Незаметные помощники
I
Эта война имеет одну особенность: она затягивает собою людей, не имевших до нее ничего общего с военным миром.
Выявляя иногда из-под всех сложных и сумбурных напластований жизни истинную сущность человека, иногда поражающую своим ослепительным блеском, она порою двигает людей на поступки, одно предположение о которых полгода тому назад заставило бы совершившего их рассмеяться.
Война затягивает настолько, что вся страна чувствует себя непосредственной участницей ее, и каждый день поезда перебрасывают все новые и новые толпы людей, едущих с желанием так или иначе приложить свои руки к большому общему делу. И чем ближе линия подлинной настоящей войны, тем непосредственнее человек чувствует какую-то неясную, но очень определенно ощущаемую, обязанность свою подставить свое плечо под колесо огромной машины войны, помочь своим усилием двинуть ее вперед, ближе к напряженно ожидаемой всеми цели.
Мне уже приходилось несколько раз говорить о том, как работают передовые отряды. С явной опасностью для собственной жизни, не щадя сил, не обращая внимания на время, надеясь на крепость своего организма, люди работают по восемнадцати часов в сутки, не спят по три ночи, лезут под убийственный обстрел для того, чтобы выхватить раненых и переправить их на пункт, где им можно сделать перевязку.
Шесть месяцев войны уже насчитывают немалое количество жертв, положивших свою жизнь за святое дело помощи раненому. Мы знаем о сестрах, убитых при исполнении своих обязанностей, знаем о санитарах, искалеченных во время уборки раненых, и мы не знаем, не слышим, – потому что это мелочи, пустяки, о которых здесь, где кругом льется столько крови, и нет часа, чтобы не слышно было смертоносного грохота, некогда, не стоит об этом говорить, – мы не слышим о том, сколько молодых сил подорвали себя бешеным переутомлением, недоеданием и прочее.
Мне скажут, пожалуй, что все эти чрезмерные жертвы, быть может, и совсем не нужны. Раз есть много желающих работать – нужно только правильно распределить эту работу, и не будет переутомлений и прочее. Кто знает? Может быть, этого легко избежать; может быть, в сухо деловом смысле это и не нужно.
Но это нужно, бесконечно нужно потому, что каждый такой случай говорит об огромном желании помочь по мере сил двигать колесницу войны; это необходимо нужно тем, что, узнавая о каждом таком факте, мы все, принявшие на свои плечи миллионную часть тяжести этой войны, видим, что она идет победоносно, что при наличности этих фактов война не может не быть успешной, ибо непосредственно орудующего с винтовкой человека мы уже знаем и в нем никогда не сомневались.
Настоящий момент войны сводится по существу только и почти исключительно к тому, чтобы этому самому человеку с винтовкой, который определенно решил «помирать, так помирать, а назад ходу нет» – этому человеку помочь делать его дело наиболее свободно, удобно, хорошо.
Все эти пункты, отряды, госпитали, лазареты, чайные и прочее, и прочее – одухотворены только одной целью, одной идеей, двигающей тысячами работающих во всех этих учреждениях людей: как-нибудь, по мере своих сил и знаний, помочь и облегчить ему, «который с винтовкой», делать нужное для всех.
Отступая назад от района боев и перебирая в памяти сотни лиц и тысячи фактов, человек получает странное и утешительное впечатление.
Зрительно, в сжатом виде, в обнаженной до карикатурности форме, это можно было бы изобразить так: человек с винтовкой, серьезный, обстоятельный, отрешенный от всего, что не война, не бой, не окоп, не атака, карабкается на высокую, страшно трудную гору, на вершине которой – победа. Сотни людей, разных пунктов, организаций и прочее не спят ночей, работают до переутомления, пытаясь подставить карабкающемуся человеку хоть какую-нибудь опору под ногу, чтобы хоть на момент ему можно было отдохнуть, перевести дух.
Самоотверженность в этом отношении достигает забвения собственной жизни. Мы знаем случаи, когда люди, не державшие никогда в руках никакого оружия и вооруженные только повязкой Красного Креста на левом рукаве, оказывались раненными; знаем случаи, когда они умирали незаметной, тихой, невидной смертью на своем славном посту.
II
Не так давно помощник уполномоченного N-го земского перевязочно-санитарного пункта, студент Московского коммерческого института З. Б. В., оказался одной из жертв своего долга.
Он отправился с санитарами за ранеными в знаменитое своим колоссальным обстрелом село К.; и, когда раненые были взяты, немецкий снаряд упал возле студента, свалил его с ног и разорвался со страшным грохотом. Случайно, чудом, студент оказался не раненным, а только контуженным. Но это «только» иногда хуже раны; контузия порою влечет за собою инвалидность на всю жизнь.
К контузии у нас, в большой публике, установилось какое-то несерьезное отношение. При известии о контузии люди пожимают плечами и, махая рукой, небрежно бросают:
– Ах контузия, это – пустяки!
Декорация войны – той войны, которой никогда и нигде нет, но которая упорно рисуется далеким от истинных событий людям – требует крови, раны, забинтованной головы или хотя бы руки на перевязи. А тут никакой раны, никакой крови, а очень часто этакий во всю половину головы, возбуждающий в обычной жизни юмористическое отношение, какой-нибудь синяк… Странно, почти смешно, но, повторяю, это – иногда хуже открытой раны. Происходит страшное сотрясение всего организма. Очень часты внутренние кровоизлияния, и, что страшнее всего, – в мозгу. Они невелики, частичны, но они влекут за собой местные и общие параличи, потерю памяти, расстройство мозговой деятельности и прочее.
Я знаю случай (увы! – очень близкий!), когда легко, очень легко контуженный человек, помимо того, что мучился ужасающей рвотой целые сутки после контузии, две слишком недели мучился по вечерам головной болью, от которой хотелось застрелиться, температурил, трясся в лихорадке, тратил необъятное количество энергии на то, чтобы продолжать дело, с которым в обычное время справлялся свободно и легко… Две слишком недели происходило рассасывание результатов потрясения организма, вызванного прямо-таки детской по легкости контузией.
Студент, помощник уполномоченного, был поднят без сознания. Сутки он пролежал на пункте, а затем, по настоянию докторов, его пришлось эвакуировать в город для более или менее продолжительного лечения и, главным образом, – отдыха.
Человек, никогда, вероятно, не представлявший себе, как вдавливается в магазин винтовки обойма с патронами, выбыл из строя по специально военным, так сказать, причинам. И это потому, что главной нитью жизни этого человека во время войны было исключительно одно: как-нибудь, чем-нибудь помочь тому человеку, что засыпаемый снарядами, сидит в окопах, ходит в ночные атаки, – карабкается на высокую гору войны, – падает, простреленный шрапнельной, или пулеметной,