Маргарита стоит у таза с опущенной головой.
Маргарита (сдерживая слезы, про себя). Я боюсь, что в Москве меня арестуют. Было несколько таких случаев – вызывали и сажали. Или расстреливали. Может быть, я до Москвы и не доеду. Меня возьмут во Владивостоке. Но не поехать я не могу, выхода нет.
Эйнштейн снимает с себя свитер, белую майку.
Эйнштейн. Мар, штаны тоже снять?
Маргарита. Лучше сними, у тебя всегда туда затекает…. (Подходит ближе к тазу, ждет, пока он снимет штаны.)
В одних широких трусах Эйнштейн подходит к тазу.
Маргарита, расплескивая воду из таза, моет ему голову.
ЗАНАВЕС
КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА
Акт второй
Прошло несколько часов, за окном глубокая ночь. Скоро утро. На сцене та же декорация, но произошли некоторые изменения. Нет зеленого таза, ведер, кувшина. Вокруг кресла убраны газеты и журналы. Телефон на длинном проводе (провод распутан) остался на своем месте, у кресла, но с другой стороны, где ему, видимо, и положено быть. Чуть-чуть прибрано на письменном столе, туда с небольшого низкого столика временно перенесены трубки Эйнштейна. Освободившийся столик накрыт скатеркой, стоит глубокая тарелка с фруктами, плоская тарелка с нарезанным сыром нескольких сортов, две маленькие тарелочки, у каждой вилочка, ножик. Початая бутылка красного вина, два бокала, в одном из них, который принадлежит Эйнштейну, осталось вино. Самого Эйнштейна сейчас в комнате нет. Маргарита, в светлой пижаме, выходит из спальни на втором этаже, спускается по лестнице вниз.
Оказывается, Эйнштейн выходил из дома, и теперь открывается дверь с улицы, и он входит. Это совсем другой Эйнштейн. Длинные седые волосы, тщательно вымытые Маргаритой, вьются, светятся, дышат, он побрился, помолодел, на нем белая рубашка, широкие домашние брюки, сандалии на босу ногу, на плечи накинут голубой тонкий плед. В правой руке трубка, которой он то и дело будет попыхивать – это он обживает, обкуривает новую трубку, подаренную Маргаритой. Выглядит бодро, доволен собой, таинственно улыбается.
Эйнштейн (спускающейся по лестнице Маргарите). Мар, ты не представляешь, как прекрасно в саду после дождя, звезды вымыты, блестят.
Маргарита. С деревьев на тебя не капало?
Эйнштейн. Капало. Примерно по три капли в минуту. Я провел в саду (смотрит на часы на левой руке) тридцать четыре минуты, значит, на мою голову упало сто две капли. (Пощупал голову.) Макушка мокрая.
Маргарита (обнимает Эйнштейна, целует в шею). Я так рада, что оставляю тебя в полном порядке.
Эйнштейн. То есть?
Маргарита. То есть, во-первых, я вышвырнула из твоей головы кошмарный сон, который тебя мучил, ты спал несколько часов спокойно, чуточку похрапывал. А во-вторых, я вижу, ты принял мой отъезд как неизбежность, успокоился, и мы прощаемся, как я мечтала – с печальной радостью. Ты согласен?
Эйнштейн смеется.
Маргарита. Ты помнишь, где мы с тобой первый раз целовались?
Не помнит.
Маргарита. В ванной, у меня дома. Эльза увлеченно беседовала с мистером Конёнковым, а ты пошел вымыть руки перед обедом. А я проходила мимо ванной и зашла показать, где чистое полотенце… Помнишь?
Эйнштейн смотрит на нее так, что непонятно, помнит или не помнит.
Маргарита. Ты меня обхватил мокрыми руками и поцеловал в губы… мне пришлось по-быстрому натянуть свитерок на кофточку. Я не ожидала от тебя такой дерзости. Прошло не больше двух часов, как мы впервые увидели друг друга.
Эйнштейн. Я сам от себя не ожидал.
Маргарита. А теперь закрой глаза.
Эйнштейн. Зачем?
Маргарита. Закрой!
Эйнштейн закрыл глаза.
Маргарита быстро снимает со спинки стула черную футболку, разворачивает – на футболке золотистыми нитками вышито крупно «АЛЬМАР».
Маргарита. Открой!
Эйнштейн (открывает глаза). О!
Маргарита поворачивает футболку другой стороной – опять «АЛЬМАР».
Эйнштейн. О!
Маргарита. Я ее несколько раз искала, не могла найти. А теперь доставала свои ночнушки, и вдруг смотрю – она лежит. Я так обрадовалась! (Протягивает футболку Эйнштейну.) Надень.
Эйнштейну неохота переодеваться.
Маргарита (подходит к нему сзади – снимает с него плед, снимает белую рубашку, надевает на него футболку. Отошла на шаг, глянула на него.) Замечательно!
Маргарита. Ты помнишь, когда я подарила тебе эту футболку?
Эйнштейн. На какой-то день рождения.
Маргарита. На какой-то! На твое шестидесятилетие! 14 марта 1939 года. Ты надел ее и сидел в ней за праздничным ужином, твоя сестра была этим очень недовольна, сказала: «Альберт, зачем ты надел черное?» Но ты не стал снимать, не снял, и я была этим очень довольна. Аль, я хочу, чтоб ты спал в ней, когда я уеду.
Эйнштейн. Думаешь, она заменит тебя?
Маргарита. Найдешь кем меня заменить, не прибедняйся. Но футболку эту надевай на ночь, даже когда будешь с другой женщиной. Обещаешь?
Эйнштейн смеется.
Маргарита. Я хочу, чтобы ты подарил мне на память одну вещь – это дорогая тебе вещь, я знаю. Если не захочешь, я не обижусь.
Эйнштейн поднял вопросительно глаза.
Маргарита. То, что у тебя на левой руке.
Эйнштейн взглянул на свою левую руку от плеча вниз, там часы.
Эйнштейн (протягивает к ней руку с часами). Бери.
Она не дотрагивается до часов. Он опускает руку.
Маргарита. Я не потому, что золотые. Просто ты много лет их носишь не снимая. Они слиплись с твоим телом, если ты мне их подаришь, я их тоже никогда не буду снимать. Они будут знать только две руки – твою и мою.
Эйнштейн снова протягивает руку с часами.
Маргарита. Нет, сам.
Теперь она протягивает свою руку. Он снимает часы и надевает на протянутую руку Маргариты.
Она целует то место на его руке, где были часы, от руки переходит к шее, к лицу – целует его долго, страстно. Он сидит безучастный, ждет, когда она кончит его целовать. Нацеловавшись, Маргарита, довольная подарком, встает и разливает в бокалы вино.
Маргарита. Можно задать глупый вопрос?
Эйнштейн кивает – можно.
Маргарита. У тебя три главные женщины: Милева, первая жена, Эльза – вторая, Элен Дюкас, твоя секретарша, помощница, ну и я. Кто из них, из нас в твой душе на первом, втором и так далее местах?
Эйнштейн. Ты сейчас на первом месте.
Маргарита. Не сейчас, а вообще…
Эйнштейн. Конечно, Милева – главная. Мать моих детей. Первая любовь. Она прекрасный математик – без ее помощи моя теория относительности была бы опубликована минимум на два года позже.
Маргарита. Почему же ты позволяешь, чтобы ее значение в твоей жизни в разных публикациях принижалось, ее фактически оскорбляют… Почему ты молчишь по этому поводу?
Эйнштейн. Это ты как славянка за