1917 год – в этот год началась «заря народов», это потрясение разумов, которое пробежало, подобно вспыхнувшей пороховой дорожке, по всем странам. Великая октябрьская революция дарит большинству надежду на лучшую жизнь. Кажется, что она действительно предвещает новую эпоху. Россия, в те годы страна в целом экономически отсталая, словно бы вырвалась в авангард прогрессивных политических движений, которые с начала XX века развивались различными социалистическими и коммунистическими интернационалами. Революция постепенно ширится, захватывая всё новые и новые страны… Вскоре после большевистской революции наступает конец и Австро-Венгерской империи. Город Фрейда, Вена, провозглашает республику, завершая тем самым шесть веков монархии. Фрейд указывает на неминуемость этого переворота в письмах Шандору Ференци, близкому ему психоаналитику: несмотря на ощущаемое им «глухое напряжение», он не может «сдержать удовлетворения», вызванного мыслью о «благоприятном итоге» «распада прусского государства» [50]. Сразу после перемирия он пишет в том же духе: «Уходя, Габсбурги не оставили после себя ничего, кроме кучи глупостей» [51]. Вопреки ортодоксальному прочтению, которое, следуя ретроспективной иллюзии, отстаивает представление об идеологическом расколе между фрейдовским движением в Западной Европе и революционной Россией [52], последняя, с точки зрения современников, встраивается, напротив, в тот же горизонт, что и политико-идеологические потрясения, прокатившиеся по всей Европе.
Именно на пике революционных событий Фрейд выступает в 1918 году со своей знаменитой речью о создании поликлиник: «А теперь в заключение я хотел бы рассмотреть ситуацию, которая принадлежит будущему, которая многим из вас покажется фантастической, но которая, как я полагаю, заслуживает всё же того, чтобы мысленно к ней подготовиться. Вы знаете, что наша терапевтическая деятельность не очень интенсивна. Мы только горстка людей, и каждый из нас даже при напряженной работе может посвятить себя в течение года лишь небольшому числу больных. По сравнению с избытком невротического страдания, которое имеется в мире и которого, наверное, быть не должно, то, что мы можем из него устранить, в количественном отношении едва ли принимается во внимание. Кроме того, условиями нашего существования мы ограничены состоятельными верхними слоями общества. ⟨…⟩ Для широких слоев населения, тяжело страдающих от неврозов, в настоящее время мы ничего сделать не можем. Представьте себе теперь, что благодаря какой-то организации нам удалось бы настолько увеличить наше число, что нас хватало бы для лечения бóльших человеческих масс. С другой стороны, можно предвидеть: когда-нибудь совесть общества проснется и напомнит ему, что бедный человек имеет такое же право на получение психологической помощи, какое он уже сейчас имеет на спасающую жизнь – хирургическую. И то, что неврозы угрожают здоровью народа не меньше, чем туберкулез, и точно так же, как туберкулез, не могут быть предоставлены бессильной заботе отдельного человека из народа. Тогда будут созданы лечебницы или амбулатории, в которых будут работать психоаналитически обученные врачи, чтобы посредством анализа сохранить дееспособными и выносливыми мужчин, которые иначе предались бы пьянству, женщин, которые грозят развалиться под тяжестью лишений, детей, перед которыми стоит только выбор между запустением и неврозом. Это лечение будет безвозмездным» [53].
Хотя это выступление сыграло важную роль в психоанализе, защита Фрейдом безвозмездного психоанализа [54] как элемента общественно-политического пространства не является чем-то исключительным и случайным. В те годы это доказал оглушительный успех его речи, которая станет основанием для создания более дюжины поликлиник в крупнейших городах Европы. Все прогрессивные деятели смотрели тогда на Восток, и многие из них давно боролись за создание социалистического общества. Участие аналитиков в создании поликлиник нельзя отделять от этого революционного горизонта. Некоторые нисколько не скрывали своей связи с последним. Так, Шандор Ференци, близкий к Фрейду аналитик, убежденный в том, что психоаналитики, пренебрегающие «реальными условиями различных классов общества», отказываются от тех, для кого повседневная жизнь особенно тяжела [55], получает от Дьердя Лукача, философа и революционного венгерского руководителя, приглашение возглавить первую кафедру психоанализа в Венгерской советской республике, в университете Будапешта [56]. Также под его начальство отдается частная клиника, где он должен открыть центр аналитического лечения. Таким образом, нужно подчеркнуть, что впервые «институционализация» психоанализа состоялась в революционном государстве. В целом аналитики в силу самого своего отношения к сексуальности и воспитанию создавали культурное сопровождение для политических преобразований того времени. В подавляющем большинстве они придерживались левой стороны политического спектра. Эрнст Зиммель председательствовал в Обществе врачей-социалистов. Хелен Дойч, занимавшая более радикальную позицию, была близка к Розе Люксембург. Фрейд и сам не был исключением из правила. В 1918 году он возлагал надежды на Виктора Адлера, основателя Второго Интернационала, который собрал революционных марксистов и социалистов-реформистов [57] и которого положительно характеризовал сам Троцкий [58]. Аналитики защищают народное образование, открывают ясли, борются за право на аборты. Фрейд поддерживает аналитические инициативы своих коллег, в частности Зигфрида Бернфельда и Августа Айхорна, которые работают с малолетними правонарушителями. Также он дает добро на создание журнала Психоаналитическая педагогика, в котором участвуют все наиболее известные психоаналитики [59]. В середине 1920-х годов он одобряет начинание молодых аналитиков, которые решили больше заниматься рабочими; создавая «аванпосты», нацеленные на применение психоанализа в рабочих кварталах, они еще ближе подходят к осуществлению наказа Фрейда создать народную психотерапию. Так, Карл Ландауэр организует вместе с Эрихом Фроммом и несколькими другими коллегами «Рабочее психоаналитическое общество Юго-Восточной Германии» [60], тогда как Райх с четырьмя другими аналитиками и тремя акушерами открывает шесть центров сексуальной гигиены, которые «тут же набиваются под завязку» [61], чтобы распространять информацию о воспитании детей и контрацепции в народной среде.
Фрейд часто роптал на Вену и ее буржуазные власти, особенно когда ему и его коллегам несколько лет не давали открыть в городе поликлинику. В то же самое время он стал известен и признан в этом городе, проводившем радикальные социальные проекты, и даже поучаствовал в одной из кампаний венской партии, в которой распределялись подарки для новорожденных из семей безработных. Юлиус Тандлер, знаменитый анатом и блестящий университетский преподаватель, многое сделавший в роли администратора социальной системы новой республики для снижения детской смертности, признает: «Роль Фрейда в Вене вряд ли может стать предметом споров», добавляя, что он, «возможно, один из тех, кто оказал влияние на всю эпоху в целом» [62]. Фрейд, получивший звание почетного гражданина, на свое семидесятилетие передаст часть накопленных средств созданной наконец поликлинике. Как и другие венские врачи 1920-х, для своих сеансов Фрейд выписывал платежные поручения (Erlagscheine), которые служили своего рода альтернативными деньгами, что было типичной для Красной Вены инновацией, и которые можно было возместить деньгами или временем