В эту эпоху психоаналитик помогает политике и даже предваряет ее, указывая своей практикой путь, который надо выбрать. Фрейд в своей будапештской речи уточняет вопрос отношения государства к поликлиникам: они создаются в расчете на то, что государство «будет воспринимать эти обязанности как настоятельные» [66]. Следует признать, что в целом политический контекст склоняет к такой точке зрения. Старый мир и его традиции рушатся, и кажется, что психоанализ открывает новые, судьбоносные, горизонты. Под влиянием работы Психоанализ масс Эрнста Зиммеля, основателя берлинской поликлиники, немецкое правительство едва не создало кафедру психоанализа [67]. Как мы уже отметили, такая кафедра и правда была создана в революционной Венгрии, где, как рассказывает Ференци, «Психоанализ всячески привечают, и я с трудом отказываюсь от всех этих приглашений» [68]. Но именно в России складывается наиболее передовой опыт – в результате создания Государственного психоаналитического института, к которому будут приписаны клиники и детский дом. Не должно ли было желание Фрейда создать безвозмездную народную терапию, за которую должен нести ответственность коллектив, – желание, которое объединило всех ведущих деятелей психоанализа в стремлении открывать, за невозможностью лучшего решения, частные поликлиники, – в самом скором времени осуществиться в Стране Советов? Фрейд, «впечатленный» русским начинанием, одобряет его, так же как Анна Фрейд и Мари Бонапарт; большинство аналитиков, не считая Джонса (который, впрочем, не присутствовал на основополагающем конгрессе в Будапеште [69]), не раз похвалят советский детский дом-лабораторию [70]. «Возможно, свет придет с Востока» [71], – откровенничает Фрейд с Райхом. С точки зрения большинства аналитиков, в эти революционные годы русский опыт, бесспорно, дарил прогрессивным движениям Европы надежду, которую они полностью разделяли.
Сексуальная революция и психоанализ в Октябрьской революции
Психоанализ был известен в России и до 1917 года, особенно в интеллектуальной элите, его поддерживала также значительная часть революционеров. Ведь, с их точки зрения, задача состояла в изменении жизни, что в русской ситуации было сложным. До революции законы, регулирующие семейную жизнь, входили в «Свод законов Российский империи» и позволяли, в частности, родителям в случае неповиновения детей отправлять их в тюрьму. Брак был таинством, развода не существовало, православная церковь и ее мораль почти нераздельно властвовали над психической жизнью отдельного человека. Психоанализ позволит переосмыслить на нерелигиозных основаниях такие сферы жизни, как воспитание, отношение мужчины и женщины, семья и сексуальность. Вот почему пришедшие к власти революционеры отводят ему важное место в строительстве нового общественного порядка.
Однако интерес к психоанализу не ограничивается новыми властями. В действительности в 1920-х русская революционная молодежь помешалась на психоанализе. Брошюры о Фрейде и сексуальной революции, производимые в среде немецких революционеров и особенно феминисток, получают широкое распространение – настолько широкое, что Ленин, относившийся к этому подходу враждебно, разоблачает его, называя контрреволюционным. Клара Цеткин, феминистка из немецкой коммунистической партии, близкая к Ленину, выслушивает его заявления с изумлением: «Мне говорили, что на вечерах чтения и дискуссий с работницами разбираются преимущественно вопросы пола и брака. Это будто бы предмет главного внимания политического преподавания и просветительной работы. ⟨…⟩ Говорят, что наибольшим распространением пользуется брошюра одной венской коммунистки о половом вопросе. Какая ерунда эта книжка! ⟨…⟩ Упоминание в брошюре гипотез Фрейда придает ей как будто „научный“ вид, но всё это кустарная пачкотня» [72].
Вопреки этой враждебности, Октябрьская революция, испытав воздействие феминизма, утвердит права женщин в большей мере, чем любой другой режим той эпохи. Александра Коллонтай, которая в 1923 году станет первой женщиной-послом в истории, создает вместе с Инессой Арманд Женотдел при Центральном Комитете, отвечающий за дела женщин. Все ценности прошлого, лежавшие в основе системы воспитания и семьи старого общества, теперь поставлены под вопрос. Поддержку получают новые формы любовных отношений, принимаются законы о сексуальной реформе. «Молодежные коммуны», создаваемые в рамках комсомола [73], пытаются освободиться от семейной жизни, практикуя свободную любовь в коллективистском и автономном русле. Некоторые фракции официального революционного движения, стоящие левее Ленина и Троцкого, открыто отстаивают создание иных любовных отношений, замещающих семью [74]. С точки зрения этого радикального течения (тогда весьма популярного) отмена разделения труда и связанного с ним неравенства должна осуществляться параллельно с отменой того, что сегодня мы назвали бы «гендерным неравенством», в рамках вполне сознательного движения сексуального освобождения [75]. Наряду с восьмичасовым рабочим днем и правом на землю признается избирательное право женщин, устанавливается равенство в зарплате, определяемой пропорционально навыкам, вводятся декретные отпуска. В самом скором времени после Октябрьской революции учреждается гражданский брак и свобода развода. Декрет от 23 января 1918 года устанавливает полное разделение церкви и государства. С этого момента любовная жизнь и любовные узы, так же как и школьное воспитание детей, освобождаются от старых оков. Партийная программа 1919 года идет еще дальше, предусматривая обобществление домашнего труда, необходимое для освобождения женщин. Создаются проекты общественных столовых, яслей, детских садов. Новые законы также позволяют супругам выбирать фамилию – жены, мужа или обоих [76]. Из уголовного кодекса исчезают супружеская неверность и гомосексуальность, а из гражданского – власть главы семьи. Наконец, впервые в мировой истории в 1920 году легализуется аборт [77]. Сексуальная реформа, запущенная революционерами, становится для многих реформаторов и интеллектуалов по всему свету настоящим «образцом» [78]. Самые смелые и авангардные эксперименты проводятся в России, часто за пределами какой-либо централизированной организации [79]. И разве мог психоанализ, эта новая наука о сексуальности и бессознательном, не получить прописки в этом новом контексте? Его проникновение в Россию сопровождает революционный подъем, ему благоволят и многие высокопоставленные русские руководители.
Татьяна Розенталь, получившая признание еще до войны [80] и участвовавшая в Первой русской революции 1905 года, после 1917 года продолжает в революционном Петрограде лечить душевнобольных психоанализом, руководя при этом школой для беспризорников. С ее точки зрения, между Марксом и Фрейдом нет противоречия, напротив, убежденность в их гармонии [81] широко распространена среди аналитиков того времени. Именно в рамках этого подхода через несколько лет после революции создается Государственный психоаналитический институт. Мартин Паппенхайм, член Венского психоаналитического общества, близкий к Фрейду, по возвращении из России утверждает, что «в Москве – большой интерес к психоанализу». Некоторые работы русских