Галька была забрызгана красной кровью, значит, животное всё же было ранено. Сжимая в руках винтовку, Ергач пошёл по следу…
Он гнался за зверем весь день, но изюбрь, пропетляв между многочисленными пойменными озёрами, ушёл в сопки. Крови на следах уже практически не было: рана была не смертельная; пуля, скорее всего, попала в шею навылет, не причинив особого вреда. С наступлением сумерек охотник повернул к стоянке.
Ещё далеко, на подходе к лагерю, Ергач заподозрил неладное – не уловил запаха дыма и не увидел привычного по вечерам отблеска костра. Берег реки был безлюден. Сам же лагерь представлял из себя удручающее зрелище: шалаш был сломан, ветки растащены; вся запасная одежда была вытряхнута из мешков и котомок и тоже разбросана по берегу. Сначала Ергач предположил, что у них побывал медведь. Но при внимательном изучении выяснилось, что некоторые вещи: медный чайник, топор и забытый сегодня нож – пропали. Медвежьих следов видно не было. Лабаз, до которого медведь не смог бы добраться, тоже был разграблен. Значит, это дело рук человеческих. Опасаясь, что разбойники где-то поблизости, Ергач не стал разводить костёр и, не выпуская из рук заряженную берданку, всю ночь провёл на лабазе, тревожно прислушиваясь к каждому подозрительному шороху.
С рассветом он слез на землю и пошёл вверх по Шахтауму искать Куприяна. Напарника он обнаружил в версте от стоянки. Куприян лежал на песчаном берегу лицом вниз; руки со скрюченными агонией пальцами были широко раскинуты; босые синие ступни омывала вода. Затылок был прострелен пулей. Вокруг аккуратного отверстия на седых спутанных волосах запеклись бордовые сгустки крови. На возвышающейся рядом лиственнице мугдыкен [47] выжидательно покряхтывал большой чёрный ворон, вспугнутый Ергачом. Рядом с трупом валялся расколотый промывочный лоток. На песке отчётливо отпечатались следы двух человек, обутых в ичиги [48]. Ергач сделал небольшой плот из двух сухих брёвен, положил на него тело Куприяна и, волоча его на буксире, побрёл к лагерю, чтобы, отыскав там лопату, похоронить его на рёлке по-над Тындой, где была хорошая песчаная почва. Ворон раздосадованно каркнул и улетел.
По пути к лагерю Ергач нашёл на косе изящную курительную трубочку, сделанную из бамбука, с латунными мундштуком и чашечкой, на которых были выгравированы причудливые иероглифы. Трубочку обронил кто-то из разбойников. Ергач положил её за пазуху. Выкопав в песке неглубокую яму и похоронив в ней напарника, Ергач пустился в погоню. Он так торопился, что даже не стал возвращаться за лошадьми, которые для преследования по заваленной деревьями пойме реки всё равно не годились. Старатель уже знал, что убийц двое и это, скорее всего, китайские спиртоносы или такие же, как и он, старатели-хищники. Видимо случайно наткнувшись на Куприяна и решив, что он тут один, китайцы убили его и принялись искать золото. Не найдя ничего, отправились дальше, прихватив с собой винтовку, патроны, некоторую посуду и инструмент.
С момента разбойного нападения на лагерь прошло больше суток, и погоня могла затянуться на многие дни. Но уже к вечеру в том самом сосновом бору, через который они с Куприяном недавно проходили, Ергач наткнулся на стоянку китайцев. К его удивлению, они были мертвы и их лагерь тоже был разграблен. Но покарали разбойников отнюдь не люди. В первую же ночь на них напал медведь. Китайцы спали без костра под небольшим тряпочным пологом, тесно прижавшись друг к другу. Изнурённые недавним разбоем, спали так крепко, что не только не успели дать людоеду отпор, но даже не осознали, что покинули этот мир. Они погибли во сне. У обоих были сломаны шеи и раздавлены черепа. Медведь оттащил бандитов в расщелину в береговой скале и забросал валежником.
Ергач забрал свои вещи, затем стал складывать в кучу трофеи: пять кожаных мешочков с золотым песком весом по два фунта каждый, японскую винтовку системы «Арисака» со штык-ножом и ста патронами, полпуда [49] чумизы, три плитки чая, два фунта соли, фунт кукурузной муки, два небольших источенных ножа, медный котелок, два коробка благовещенских спичек и огниво, а также вещи, украденные с табора на Шахтауме. Были у китайцев ещё какие-то порошки в фарфоровых шкатулках, соусы, пахучие приправы и курительные смеси, но брать их старатель не стал. Не взял он и засаленную колоду игральных карт, но бурый фотографический снимок молодой орочонки, непонятно как оказавшийся у хунхузов [50], прихватил с собой. Собирая и укладывая вещи, Ергач всё время озирался, опасаясь, как бы не нагрянул за своей убитой добычей медведь. Уложив скарб в мешок и приторочив его на понягу [51], золотоискатель обвесился тремя винтовками и, тяжело ступая, пружинисто покачиваясь под весом груза, побрёл берегом Тынды к оставленному лагерю. Он не видел, как вышел из чащи наблюдающий всё это время за ним медведь и направился к убитыми китайцам. Зверю не терпелось сбить голубичную оскомину слегка подкисшим человеческим мясом.
«Жадные росомахи, – думал о китайцах Ергач, – имели десять фунтов золота, а позарились на чужое…»
Глава XIV
Ночная охота на выдру
Угрюмая ледяная тишина поселилась на Медвежьем озере и острове Тополином. Не пахло дымком, не слышны были человеческие голоса, не скрипели лыжи по накатанным пýтикам. Дни стояли морозные. Тайга плавала в зловещей мутно-серой мгле тумана. Иногда тишину оглушительно раскалывали хлёсткие звонкие выстрелы лопающейся от морозов коры лиственниц. Обезлюдел Гилюй. Неуютным стал и неприветливым.
Не то что в тайге, даже в городе не хотелось лишний раз выходить на улицу. И мы с Максом протоптали путик в тёплый и уютный читальный зал Центральной городской библиотеки. Я заказывал толстые подшивки журнала «Охота и охотничье хозяйство», которые поднимали для