Меня провожали друзья. Высокий широкоплечий Макс в чёрной кожаной куртке-косухе с длинной вьющейся шевелюрой, перехваченной чёрной банданой, и в чёрных солнцезащитных очках, которые носил в городе в любую погоду. Неумолкающий Ванька Филин, рассказывающий о какой-то новой музыкальной группе, запись которой крутят на дискотеке в нашем мостостроевском ДК, и задумчивый стеснительный толстяк Лёнька Молчанов, жующий второй или третий за полчаса беляш. Менее чем через год этот первый мой тындинский друг Лёнька тоже покинет родной город, но в отличие от нас – уже навсегда. Будет работать шахтёром на Украине. Построит дом, вырастит дочь, а потом затеряется где-то в круговерти войны. Я увижу в Интернете лишь единственное его фото в армейской «горке» с разгрузкой [94] и тюнингованным АКС [95] на груди. Даже в тайге я никогда не видел (и представить себе не мог) его в камуфляже и с оружием наперевес. Лёнька, Лёнька, бесхитростный и доверчивый человек. Добрый и безотказный мой друг. В раннем детстве у меня не было велосипеда. Мать, одна воспитывающая нас с сестрой, не могла купить мне такую роскошь. Как же я завидовал тогда пацанам! Легко научился кататься и брал напрокат, обменивался, урывками наслаждался двухколёсным чудом. Но часто на просьбу прокатиться получал высокомерный отказ от пацанов. И только Лёнька ни разу не сказал мне «нет». Бескорыстно давал свой транспорт хоть на целый день. Как же я благодарен тебе, Лёнька, за тот твой старенький обшарпанный «Уралец». Я только сейчас могу по-настоящему оценить чистоту твоей души…
Резвый маневровый локомотив закатил на первый путь зелёную ленту вагонов поезда Тында – Москва. Взволнованные пассажиры суетливо поволокли чемоданы и рюкзаки к составу.
Наш оживлённый разговор перебил Ванька Филин. Указывая на двери вокзала, он изумлённо протянул:
– Смотри-и-ите, кто идёт…
Я обернулся и…
Стоп! Пауза! Срочно прошу издателя добавить звуковую дорожку в текст следующей сцены. Врезать её прямо в страницу. Что-то очень пронзительное: джаз, блюз, соло на саксофоне, «Lily was here» [96]…
В это трудно поверить, но я увидел, как решительной походкой, громко цокая по асфальту высокими каблуками, в длинном чёрном прилегающем пальто с разлетающимися полами, иногда открывающими туго обтягивающий ноги капрон, в чёрном берете, надетом на уже отросшие до плеч развевающиеся волосы, приближалась к нам красивая, элегантная, заметно повзрослевшая Аня.
Она поздоровалась с моими друзьями, взяла меня за руку и отвела в сторону:
– Я только вчера приехала, а сейчас видела твою маму, она сообщила… – торопливо начала моя подруга, переводя дыхание, – что ты уезжаешь на Таймыр.
Растерявшись, я только молчал.
– Но зачем? Неужели тут нельзя… – Она потянула меня за угол, где нас никто не мог видеть, и привлекла к себе.
– Наверное, нельзя… – ответил я, нерешительно дотрагиваясь до неё.
И последняя гласная уже была смешана с затяжным сладковатым поцелуем, длившимся под аккомпанемент диспетчера, успевшего дважды пригласить пассажиров на посадку.
– Ты всё ещё любишь меня? – спросила Аня, восстанавливая дыхание. Губы её слегка припухли, почти вся помада с них стёрлась, и на переднем зубе блеснуло смазанное красное пятнышко.
– Не скажу, – ответил я. – Все эти письма, что ты писала…
– Останься!
Аня крепко прижалась ко мне. Я гладил её спину, и снова во рту был сладкий привкус её помады, подавляющий и размягчающий меня.
«Всё, остаюсь! К чёрту учёбу и Север!» – решил я. А вслух произнёс:
– Мне нужно срочно идти на посадку.
Я закинул сумку на третью боковую полку и вернулся к друзьям. Мы ещё полчаса стояли на перроне среди снующих туда-сюда пассажиров. Аня, сняв перчатку, держала меня за руку. Ладонь у неё была тёплая, и это тепло долго согревало меня впоследствии на Крайнем Севере…
Я уехал, а друзья и любимая девушка остались в моём городе. Остались в прошлом. Неведомая сила судьбы повлекла меня через города и полустанки в будущее – в другую жизнь. Поезд, а затем и теплоход на Енисее уносили меня к далёкому Заполярью. И эта дорога на Север стала отчётливой границей между детством и юностью.
Лишь границей, но не сменой ему. Потому что детство моё никуда не делось – оно и сейчас там, где было всегда: в избушках на Гилюе, на тропах вдоль проток и стариц, в девочке Ане и в друзьях, оставшихся на тындинском перроне.
Детство всё там же. Это я от него с каждым годом всё дальше и дальше…
Глава XXXVI
Самородки золотого ручья
Легенда об Эльгакане. Эпизод шестой
Они не успели переправиться через Гилюй по льду. Внезапное тепло, выпущенное Энекан Сигун из своей зимней юрты [97], растопило на сопках снег, и по реке пошла верховая вода, которая с каждым днём всё сильнее разъедала прогорклое сало льда. Река же в свою очередь, наполняясь подземными водами, вспучивалась и разрушала его изнутри. В последних числах апреля ледяной панцирь не выдержал – лопнул, раздробился и потёк, шелестя и позвякивая, вниз по течению.
В ожидании окончания ледохода Ергач не терял времени зря. Срубил большой тополь и несколько дней топором и тёслами долбил лодку. Эльга всё это время была занята хозяйством: варила еду, чинила одежду, собирала берёзовый сок, ходила на зорьках на реку – стрелять перелётную дичь.
Когда лёд унесло, лодка была готова, и люди покинули зимовьё в устье Шахтаума. Навьючив оленя и пройдя через озёра двенадцать вёрст, разбили лагерь в сухой берёзовой роще. На следующий день Ергач вернулся за долблёнкой и, нагрузив оставшимся скарбом и нартами, пригнал её по Тынде на их новую стоянку. После чего золотоискатели переправились через Гилюй к устью небольшого ручья.
Перед переправой Эльга сломала веточку шекты [98], принеся дань духу реки. Она очень боялась плыть на лодке. С тех пор как два года назад на такой же долблёнке перевернулись и утонули её родители, она не садилась за вёсла. Но рядом с Ергачом переправа казалась не такой страшной. Следом за лодкой реку вплавь преодолел их верный молчаливый спутник – белый олень.
Поднимаясь по ручью, Ергач думал об Эльге. Ему не верилось, что с помощью колдовства можно обнаружить золото, которое многие опытные приискатели не могут найти и за всю свою беспокойную скитальческую жизнь. Затем мысль незаметно перескочила к прошлому – к фотографии – предвестнице их встречи. «И всё-таки странно, – подумал охотник, – как среди тайги в стойбище появилась эта карточка?»
Эльга шла позади, он обернулся и спросил об этом девушку. Та рассказала,