Я возвращаюсь на наше место и наблюдаю за тучами долго, пока не начинаю замерзать, ведь я лежу на земле. Думаю я при этом только о тучах, ну, может быть, еще немного о гигантской медузе, потому что, хоть я и очень люблю животных, но только не медуз.
Вечером я собираю вещи в школьный рюкзак, увы, приходится оставить дома все учебники и тетради на завтра, но ничего не поделаешь. Уже лежа в постели, я вспоминаю, что нужно взять одежду для Петра, и нахожу ему красные джинсы и розовую толстовку с огромной пчелой, которую мне как-то купила мама, чтобы меня порадовать.
П Я лежу в кровати, но, наверное, не засну, не потому что боюсь, а потому что волнуюсь насчет завтра. На полу в комнате лежит мой чемодан, куда мама мне начала собирать вещи для лесной школы. Я вынул оттуда кое-что, что может мне пригодиться. Письмо я уже написал, но еще не придумал, куда его положить, чтобы нашли только вечером. Ну хотя бы не очень рано, чтобы мы успели доехать до нашего заброшенного лагеря, который мы теперь называем «Совиной горой», потому что там неподалеку Совиная гора. Там есть еще несколько гор с птичьими и звериными названиями, например Зябличья, Оленья или Жаворонкова гора.
Сначала я подписался так, как меня называют дома: «Петя». Но потом зачеркнул и написал: «Петр».
Хоть я и попросил родителей не волноваться, но сам-то, понятное дело, боюсь, ведь это все равно ночевка не дома, а я это ненавижу, зато я буду с Каткой, Милой и Франтой, а они гораздо более мне друзья, чем одноклассники, с которыми бы мне пришлось ехать в лесную школу. Так что это все-таки не так ужасно, как лесная школа, а раз у меня есть только эти два варианта, так уж лучше выберу этот, убегу из дома. Я все еще злюсь на родителей, что они меня заставляли, будут знать теперь.
Собирая вещи, я стараюсь ничего не забыть. Но вот расческу, скажем, я не беру, она мне не нужна, а зубную пасту и щетку – да, и даже небольшое полотенце и мыло, хотя это вряд ли понадобится. Потом до меня доходит, что я в своем письме не упомянул, что направляюсь к тете в Стражек, но не могу придумать, как это вставить, чтобы это не выглядело слишком подозрительно, письмо мне и так нравится, и я оставляю все как есть.
Еще я нахожу наши спальники и выбрасываю их из окна в сад, потом сам проскальзываю наружу и прячу их за мусорные баки, Катка должна их вечером забрать и отнести к себе. Перед тем как идти в ванную, я проверяю, и их действительно там уже нет. Невероятно, у нас правда пока все получается.
– Что ты тут болтаешься? – говорит папа. – Ты что, выходил на улицу?
– Ага, – говорю я и показываю пучок травы, – я ходил нарвать Бродяге травки.
Вот я гений, что догадался нарвать травы.
Только думаю, что сегодня я не усну от волнения и от того, что они рассматривали мои рисунки, ведь они так оживили в моей памяти все мои сны. Сам я никогда не пересматриваю свои рисунки, а теперь я лежу в кровати и пытаюсь не думать о той ране, в которой было видно живое мясо. Вместо этого я размышляю о том, как я завтра буду притворяться кем-то другим и что надо взять с собой чистую тетрадку, куда я смогу делать зарисовки из нашей поездки, не в тетради же для снов рисовать. И вдруг прямо чувствую, как на меня наваливается усталость, и засыпаю совершенно спокойно, давно я так легко не засыпал. Правда, ночью я просыпаюсь от какого-то кошмара, но вспомнить его не могу, так что мне нестрашно включить ночник, а на улице уже начинают петь птицы – это мой самый любимый звук ночью, потому что он означает, что утро уже близко.
Ф Я собираю немного вещей, главное – взять таблетки от боли, я совсем не уверен, что пройду столько, сколько нужно по плану, и всем и так придется меня ждать. Они явно не особо хотят брать меня с собой, но и прогонять неловко, раз уж я с ними. В любом случае мне все равно, почему именно они не хотят меня прогонять, главное, что не прогонят, потому что я хочу поехать, будет весело, я люблю движуху.
– Значит, всё в силе, и ты едешь к папе сразу после школы, да, Франта?
– Да.
– А вернешься в воскресенье вечером?
– Ага.
– Отлично, ну хорошо проведи время там.
Мама дает мне пятьсот крон на автобус и карманные расходы.
– И возьми куртку, а то простудишься, не только толстовку.
Точно, надо взять теплую куртку, чтобы вечером и утром не замерзнуть.
«Пап, я не приеду, заболел, просто насморк, тогда до следующих выходных, ок?» – пишу я папе, уже лежа в постели, но потом решаю, что лучше послать завтра после школы, а вдруг он все-таки возьмет и напишет маме? И наши планы окажутся под угрозой.
Конечно, я знаю, что он не будет писать маме, они никогда не переписываются. Наверное, они друг друга ненавидят, никогда друг о друге не обмолвятся даже словом и, по-моему, уже год точно не виделись. У папы нет машины, чтобы за мной заезжать, и с тех пор как я могу ездить сам, они даже не пересекаются, так почему вдруг именно завтра они друг другу напишут? Нет, хватит думать о том, чего быть не может. Понятно, я не такой дурак, чтобы считать, что родители должны жить вместе: ведь у мамы есть Михал, и у них вместе Миша. Михал нормальный, да и я уже не ребенок, но просто раньше мне казалось, что родители могли бы хотя бы нормально разговаривать друг с другом, что мы могли бы все втроем сходить, скажем, в кафе и поговорить, что я мог бы какие-то вещи говорить им обоим вместе, а не каждому отдельно, но они так никогда не делают, а я уже большой, и что теперь? Ничего. В конце концов я отсылаю все-таки папе эсэмэску сразу.
А утром запихиваю в рюкзак свою осеннюю куртку и еле застегиваю, такой он набитый.
К Я прячу Петины спальники у нас в подвале и иду собираться.