– Потому что у меня руки сильные, – говорит он.
Потом он ковыляет к разбитым теплицам, подбирает там с земли осколок, заворачивает его в носовой платок и прячет в карман.
– Зачем тебе осколок?
Он пожимает плечами:
– Сам не знаю, наверное, на память или типа того.
– Я думала, ты будешь снимать видео на телефон, – говорю я.
Он качает головой.
– У меня нет с собой телефона.
Тогда все понятно, но Франта еще добавляет:
– Все равно это не для всех, хоть бы и было миллион просмотров. Все, что мы тут пережили, мне не хочется снимать. Лучше, когда это остается только между нами, понимаешь?
Кажется, понимаю, но не уверена. Вот какая разница между этим и всем остальным, что Франта снимал раньше? Но это сейчас не очень важно. Главное, нам надо уходить отсюда, так что мы снова перелезаем через забор и идем к шоссе, а я по дороге закидываю ружье в какой-то прудик, несколько пузырьков – и оно тонет на дне.
Мы с Франтой переглядываемся и смеемся, и когда мы доходим до шоссе, у меня такое чувство, будто я сама птица и вот-вот взлечу.
Потом мы долго ждем, пока мимо проедет хоть одна машина. Когда наконец она показывается, мы дружно поднимаем руки, машина тормозит, и мы садимся. За рулем такой седоватый полный мужчина.
– Садитесь, – говорит он.
А когда машина трогается с места, он нажимает кнопку, и двери оказываются заблокированы.
– Я видел вас в новостях, дети, – говорит водитель. – С вами все в порядке? Ничего не случилось?
– Мы в полном порядке, – говорит Франта, и это правда, у нас все отлично.
– Вы добросите нас до вокзала?
– Нет, я доброшу вас в полицейский участок, что скажете?
– Ок, ладно, – говорит Франта.
Потом мы уже едем молча, Франта придвигает руку к моей руке, и мы касаемся пальцами, а потом беремся за руки, не знаю, зачем так люди делают, но я не против.
П Мы едем, я время от времени хнычу, в конце концов у меня же вывихнута лодыжка. Дед жует бутерброд с колбасой, только тут я понимаю, как проголодался.
– Спасибо вам, – говорит Катка.
– Что вы делали на улице в такую погоду?
– Когда мы выехали, дождя еще не было. У нас собака убежала. То есть сестры собака, правда?
Я киваю, вид у меня все еще удрученный.
– А вы ее не видели?
– Кого?
– Собаку. Мохнатую, черную, вот такую примерно. – Катка показывает руками небольшую собачку.
– Понимаете, мы ее подобрали на улице, и она очень пугливая: пугается, когда слышит необычный звук, например. И когда сестра ее позавчера выгуливала, там кто-то пускал петарды или что-то в этом роде. А Дарк, так мы его назвали, потому что он весь черный, испугался, вырвался и убежал. Поэтому нам пришлось бродить под дождем.
Дед молчит: видимо, он удовлетворен объяснением.
Но Катка продолжает:
– Понимаете, кто-то этого пса просто взял и оставил в лесу привязанного, так мы его и нашли.
– Он был такой худой, бедняга, видимо, он там провел несколько дней, – говорю я, чтобы тоже что-то сказать и потому что это весело. Я стараюсь говорить как девчонка, но вообще-то, похоже, это уже неважно, раз он сразу не раскусил, значит и правда думает, что я девочка, и мой голос не кажется ему подозрительным.
– Да, его там оставили, чтобы он умер от голода. А мы его нашли, он так к нам бросился, как будто узнал, и мы его отвязали, но мы понимали, что родители нам не разрешат держать дома собаку. А пес увязался за нами и шел до самого дома, и там мы уже обнаружили, что у него на шее ужасная рана, наверное, он пытался убежать и разодрал себе шею цепью, на которую его посадили, просто такая кровавая рана. Его специально посадили на цепь, чтобы он ее не перегрыз. И вот нам пришлось оставить его на улице. А на следующий день, когда мы шли в школу, он нас поджидал и опять шел за нами по пятам, и мы стали уговаривать родителей, ведь нельзя же ему на улице. И родители в конце концов разрешили его взять, только с условием, что ветеринара мы должны оплачивать сами, но это ничего, правда?
Я энергично киваю: конечно, ничего.
– А у сестры как раз был день рождения, и она его себе пожелала в подарок, этого пса.
– Ага, это был самый лучший подарок на день рождения, мой песик.
– А в этой ране на шее у нашего песика мухи отложили яйца, – добавляет Катка.
Я смотрю на нее, и у меня перед глазами сразу возникает картина, она уже нарисована в моей голове: мушиные личинки в теле собаки.
– Доктору пришлось их вынимать пинцетом.
– Знаешь что? Помолчи-ка лучше. Что за гадости!
– Почему? Вы что, не любите животных? – говорю я, а Катка хмурится.
– Люблю, больше всего люблю, к примеру свиное жаркое, это мое любимое животное, – гогочет дед. – Или отбивная, даже не обязательно свиная, я с удовольствием съем и куриную, так что наоборот, я всех животных очень даже люблю, – несет он дальше.
Я не выдерживаю и говорю:
– У одного моего друга есть попугай. Знаете, что попугаи такие же умные, как собаки? Хоть это и птица.
Дед посмеивается.
– Ну конечно!
– Да, честно, так и есть. А, например, сороки, если одна из них умирает, остальные ее оплакивают и приносят в клюве стебельки травы и всякое такое. Устраивают ей настоящие похороны. Вы это знали?
Катка снова смотрит на меня выразительно, чтобы я заткнулся. Таращит так глаза.
– Нет, не знал, и мне это неинтересно. Эти сволочи мне все ягоды сжирают.
– Им же надо что-то есть, – говорит Катка.
– Но не ягоды в моем саду, – говорит дядька уже серьезно. – Впрочем, я нашел на них управу, не волнуйтесь.
Хорошо, что тут нет Милы, мелькнуло у меня в голове. Если бы я тогда оказался на ее месте, ни за что не смог бы подстреленную птичку убить. Я представляю себе эту сцену и прямо ненавижу этого деда.
– Вы ужасный человек, – говорит Катка, как будто читает мои мысли. Я смотрю на нее, она вся красная.
– Чего-чего? Что это ты себе позволяешь? – Дед оборачивается и замахивается