Дуглас не опускает глаз. И хотя его будто хоронят живьем, хотя каждое слово – словно еще лопата земли на его потухшее счастье, он принимает все, что должен принять. Млика так близко, что протяни он руку, ощутил бы под пальцами дружбу. Однако он держит дистанцию. «Пиф! Паф!» – вдруг вскрикивает Арчи, делая вид, что стреляет в Милли из сцепленных вытянутых рук. «Пиф! Паф!» – завывает он, насмешливо обнажая зубы под ударами града. «Пиф! Паф!» – слышится в раскатах грома. Дуглас не может больше сдерживаться. Чтоб его за ногу, он заткнет свою пасть! Я его убью! Клянусь, если он не прекратит, я разнесу ему череп!
Со смертью за плечами, Дуглас встает позади Арчи и вытаскивает заткнутый за ремень пистолет. Неуверенным жестом он наводит его на брата.
– Ах ты мелкий… Ну, погоди, догоню тебя! А я догоню, сам знаешь, и так наизнанку выверну, что дерьмом хныкать будешь!
– Ну а пока – назад отошел.
Поскольку Арчи ухмыляется своей кривой, как садовый нож, боевой ухмылкой, Дуглас стреляет в землю всего в паре сантиметров от ботинок брата. Он пытается отвести его как можно дальше от Млики.
– Ты ни черта не усек, это паразитов надо выводить! – ворчит он. – Ну-ка покажи ему, Купер!
Сван достает пистолет, но как-то неуверенно, растерянно. Он ищет в твердости стали прежнее могущество. Но она предлагает лишь разрядку, и она враждебна. Когда Сван приставляет пистолет к виску, у Дугласа перехватывает дыхание: он подбегает и бьет его по лицу. Арчи лезет тоже – забрать оружие. Три тела рвут друг друга в поту, борясь за главное. Всесильный металл переходит из рук в руки, потом падает между могил. Челюсти впечатываются в землю, ставшую опасной и черной. Рифленые подошвы метят в берцовые кости, колени бьют в пах, лица плющатся о локти, а те вонзаются в ребра. Слова режут, а вены вздуваются так, что невозможно прервать бой.
Тем временем мрачное осеннее небо накрывает кладбище, поджидая смертельное падение. Когда раскроится о белый мрамор надгробия чей-то затылок. Даже буря, похоже, следует роковым приказам: она будто решила вырвать деревья с корнем, залить все бурной водой. Залить так, что корни уже кажутся змеями, извивающимися в реке, в которую превратилась земля. Милли колеблется между тем, чтобы убежать и чтобы не спускать глаз с оружия.
– Прочь! – кричит ей Дуглас с пистолетом в руке.
Но тут что-то пригвождает его к месту. Оглушенный треском грома, Дуглас думает о светлячках. Сотни светлячков дрожат в молниях. Свет их взрывается на щеке, которая помнит несостоявшуюся пощечину, божественную кару. Счастье так близко, когда рядом Млика, неподвижная, с развязанными шнурками, которые мокнут в луже с лиловыми отблесками.
Вот только они уже не вдвоем в сердце той великолепной ночи. Здесь Арчи, изнурительно крепкий, – Дугласу никогда не удавалось одолеть его крепость. «Надо с этим кончать». Как только небо над его головой встает на место, он поднимается и накидывается на брата. Они борются, как тонут корабли. Грязь всасывает ноги, град застилает все вокруг. В бурю не ты решаешь, что делаешь. Пальцы Дугласа нащупывают наконец мокрую рукоять, и Арчи с наслаждением их давит. Сван наваливается сверху, вторгаясь в дуэль, и его указательный палец нащупывает курок. От раздавшегося хлопка борьба замирает. Сван вопит. Уходит не меньше секунды, чтобы понять: пуля вылетела. Дымящийся револьвер падает с жалким «бульк». Грязь поглощает его. Парни переглядываются, как будто выстрел мог тронуть только их мужские тела. Как будто сама пуля – мужского рода. Однако Дуглас не видит крови на Сване. По крайней мере, ничего серьезного: только губа разбита. А корчится в болотистой траве он из-за сломанной руки. Они ошарашено ищут вокруг следы выстрела. Как вдруг сквозь грохот града прорезается хриплый свист. Дуглас опускает глаза на Милли: она лежит посреди струящейся тропинки и дышит так, будто икает.
Все кажется ненастоящим: ее белая футболка, мокрая, испачканная по центру размытым красным пятном; ее тело, вздрагивающее как сломанная игрушка; ее песчаная кожа, выцветшая от боли и страха.
Сван и Арчи стоят в шоке, ничего не соображая. Возможно, ждут, когда мисс Люсиль позвонит шерифу и мистеру Куперу. В памяти всплывает вид мертвого тела Алмаза. От пузырьков в углах рта вскипает мозг. Но маленькая Водович – совсем другое. Она – девчушка, и смотреть на это жутко. От мысли, какой маленький будет гроб, желудок у Свана поднимается к гландам. Дуглас подползает к Милли. Ноги бы не удержали. Он становится рядом на колени, и дрожащие руки касаются крохотной дырки на ткани.
– Она… жива, – лепечет он.
– Надолго? – беспокоится Арчи, прикидывая последствия.
Только тут просыпается паника. Арчи хватает Свана, который трет глаза, бубня бессвязные объяснения, что-то про цвета. Лицо у него мятое, а в голове сплошной ужас и бумажные призраки. Он пытается быть бесстрастным исполином, скептичным маленьким лордом в отглаженных рубашках. Но ничего не выходит, и он отпихивает Арчи и повышает голос. «Смерть хотела есть!» – обращается он к венкам на могиле. «Я не мог отдать ей твои кости, потому дал ей другие». Мысли его идут тропами, которые он не выбирал. Просто другие кости, чтобы было что грызть. Я думал, она насытится, пока лето, пока мы с тобой наделаем достаточно воспоминаний. Бесконечных дней, мама. Понимаешь?
Вдруг все, что Сван проглотил за свои девятнадцать лет жизни на этой земле, всплыло. Он узнает эмоции, вспышки чувств, которые сметал рукой, думая, что они не вернутся. Сладость часов, когда никак не удавалось безе. Злость в пижаме, наутро после развода. Долгий безумный смех в Скалистых горах. Все годы рядом с ней – здесь. Все. И это похоже на детское тело в агонии, на мрачную пелену над их головами. Жестоко и невообразимо.
Беда.
Пока наплывает поток этих искренних слов, Милли издает такие чудовищные звуки, что трое парней вздрагивают каждым нервом, так что даже случайно мелькает улыбка.
– Нужно позвать на помощь! – стонет Дуглас. – Бегите за кем-нибудь! Пошевеливайтесь!
– Отвали! Обмозговать надо, – возражает брат.
– Боже, да ей же двенадцать! – возмущается Сван.
Они с Арчи сталкиваются взглядами, затем срываются в противоположные стороны.
Дуглас не слишком на них надеется и пытается взять Млику на руки, чтобы нести. Чтобы спасти. Она издает такой страшный хрип, что он опускает ее. Кровавое пятно быстро растекается по траве и камням вокруг них небольшим болотцем. Оазисом, круглым как малиновый пирог, думает он, но тут тошнота сжимает живот. Он отпрянывает, вскинув руки, поражаясь приторности собственных мыслей. Но остается стоять на коленях рядом