– Никогда не надо держать злобу. Нет, никогда, тем более на брата, – заявляет он ни с того ни с сего. – Это она мне сказала.
И он повторяет. Повторяет эти слова, пока Милли вежливо не соглашается. «Что за странная ночь» – говорит она вслух, продолжая путь.
Все бессмысленно, но все как будто связано.
Следующие полчаса мистер Адамс и Милли молча идут вдоль главного шоссе, погрузившись каждый в свои мысли. На подступах к жилым кварталам, где дома становятся выше и встречаются чаще, мистер Адамс забывает и Поплину, и мост Обреченных. В глазах его светится счастье, как у Милли в ярмарочные дни. Наверняка притворяется для соседей. В каждом районе, хоть богатом, хоть бедном, есть своя миссис Финч, из тех ехидных, страдающих бессонницей сплетниц, которые испытывают тайное удовольствие, когда портят вам жизнь, выдавая ваши ночные секреты.
Дом Адамсов первый на улице и самый заметный: облупившаяся краска, покосившаяся ограда. Он бы смотрелся куда уместнее на Красных Равнинах, где живет семья Милли. Не выпуская ее руки, мистер Адамс с трудом открывает подобие калитки из криво сбитых дощечек. Они вместе входят в широкий двор, где стоит куча собачьих мисок с протухшей водой. Мистер Адамс усердно отгоняет свободной рукой комаров. А вот пятна бензина на грязной земле перед открытым гаражом, где виднеются останки ржавого пикапа, никуда не отгонишь.
Как только из окна первого этажа перестает вылетать дымок, в нем зажигается свет. Мистер Адамс нехотя выпускает ладонь Милли.
– Благодарю тебя за прогулку, маленький Питер Пен, но, похоже, я снова стал взрослым и глупым.
Они обмениваются понимающими взглядами. Она ничего не расскажет об их приключении, и он сохранит в тайне свой ночной побег.
Внезапно входная дверь открывается: на пороге стоит Дуглас в одних трусах, с распухшими и красными глазами. Без кепки его блестящий в ярком свете прихожей бритый череп напоминает белесый живот маисового полоза. Сбитый с толку, он хватает за плечи отца и Милли и трясет их со всей силы.
– Черт подери, где ты был?
– В очень приятной компании.
Милли опускает глаза на истертый пол за порогом. Она вспоминает мать, которая всегда говорит, что быть бедным – еще не значит выглядеть как бедняк. По-видимому, с богатыми то же самое. Мистер Адамс пытается громко попрощаться с Милли, но Дуглас зажимает отцу рот ладонью. Видимо, о его побеге никто не должен узнать. Шериф, мать Дугласа, славится своей безжалостностью, особенно к собственной семье.
– Жди меня здесь, – велит Дуглас.
Милли думает послушаться приказа, но тут ноздри ей щекочет особенно любимый запах. Она идет вдоль наваленного у стен хлама, вспрыгивает на шаткие доски. Не останавливаясь, минует псарню, которой занимается старший брат Дугласа. Она знает, на что способен Арчи, поэтому благоразумно обходит стороной табличку «Злые собаки». Скользит вдоль садовых скамеек – в том же плачевном состоянии, что и дом. Ей больно смотреть на высохшую лужайку, и она ищет поблизости воду. Ни крана, ни шланга в этой выжженной пустыне. Ну и ладно, нюх уже тянет ее дальше, к низенькому домику, похожему на жилище сказочного гнома. Плющ, обвивший стены до самой остроконечной крыши, скрыл сделанное из коры и листьев убежище. Дверь приоткрыта. Когда глаза привыкают к темноте, Милли обнаруживает то, что учуяла: четырех мирно сопящих щенят, укутанных в цветастое одеяло. Четыре добермана всего нескольких недель от роду, еще пухлые и в пушке.
– Не знаю, что тебе наговорил отец, но лучше тебе помалкивать! – вдруг угрожает за спиной Дуглас.
И зажигает фонарик в траве, возле сарайчика. Он по-прежнему в трусах, нацепил только вьетнамки и рубашку-безрукавку, которую не стал трудиться застегивать. Туловище у него сильно длиннее ног и такое худое, что можно пересчитать ребра. Ведьма Хоне куда страшнее.
– Щенков будет растить твой брат?
– Кто ж еще?
Милли гладит шерсть нежнейшей пушистости. Будь у нее одна из этих маленьких теплых радостей, она бы никогда больше не была несчастна. Алмаз перестал бы рыться в ее вещах. Тарек съехал бы куда-нибудь. Ей не пришлось бы больше ходить в школу. Мать перестала бы наказывать. Майкл Джексон приехал бы за ней, чтобы сделать звездой. Словом, началась бы не жизнь, а карамель и счастье.
– Если дашь мне одного, я никому не скажу.
– Не пойдет. Арчи меня убьет.
– Да ладно, он же твой брат.
– Одно другому не мешает.
Милли долго думает над этой фразой. И повторяет ее столько раз, что Дуглас начинает крутить в руках зажигалку.
– Ладно, ты прав, слишком опасно, – признает она.
И улыбается Дугласу, а Дуглас вдруг чувствует, что теряет опору. Красивее она не стала, думает он тупо. Видок все такой же вшивый, да и кожа не побелела. И вообще, сколько ей лет? На три или на четыре года его младше. Бляха-муха, да у нее и груди еще нет! Вот только улыбка эта, хоть и не красивее других улыбок, она для него, для Дугласа, из-за слов, которые он сказал. Между ними пропасть, и все же эта Милли Водович знает, что спрятано в его коротких словах. В отличие от Свана, который их только слышит, Милли Водович ловит их и расправляет. «Она меня понимает». Хотя никто никогда не понимал бардака, который зовется его семьей. Воплощенная опасность. Отец, брат, мать – три головы цербера, запрещающего всякую радость, всякую свободу. Убежище и ловушка разом. То ли от наплыва чувств, то ли от растерянности, Дуглас, присев на корточки, касается губами ямочки возле губ Милли. Она ошеломленно распрямляется и, дрожа, выбирается из домишки.
– Это не из тех поцелуев, – бормочет Дуглас.
Он слышал эту фразу в одном черно-белом фильме, который смотрел как-то вечером от скуки.
Он хочет объяснить и еще. Что поцелуй был не про любовь. А просто, чтобы почувствовать, что ты в этом мире не один, – свободный и счастливый поцелуй, который на миг говорит: «мы». И от которого останется то же, что от мыльного пузыря. Вот только Милли смотрит на него так, как соседи смотрят на отца, когда он выходит голышом на улицу.
– Если возьмешь щенка, гуляй с ним до рассвета и только в свой дыре, – говорит он сурово. – Потому что, клянусь, если Арчи решит, что ты его украла, твои в морге тебя не опознают.
Лицо Милли расплывается в улыбке, пока Дуглас выбирает самого хилого щенка. Этот, может быть, все равно кончил бы в речке, думает он, кладя его на руки Милли. Она в таком восторге, что не может даже поблагодарить Дугласа.
– Мы квиты, – говорит он,