На школьном дворе все было как раньше: красное кирпичное здание, на низкой каменной ограде сидят школьники, двор быстрыми шагами пересекает завитая директорша. Две чахлые березки, пробившиеся сквозь асфальт, темно-коричневая деревянная скамейка, на ней я часто сидел в перемену, пытаясь угадать, как живут пробегающие мимо дети. Что они ели на завтрак? Сколько денег дают им на карманные расходы? Смотрят ли они телевизор по вечерам? Есть ли у них подписка на «Нетфликс», читают ли им вслух по вечерам, устраивают ли раз в месяц день под названием «Сегодня слово ребенка – закон»?
Когда прозвенел звонок, я одним из первых бросился в школу. На лестнице я чуть не упал на одну второклассницу. Она задремала, сидя на ступеньке, и не слышала звонка.
– Эй, смотри под ноги! – буркнула она.
– Сама смотри, где устраиваешься спать! – огрызнулся я. – И вообще, звонок уже прозвенел.
Девчонка посмотрела на меня с любопытством:
– Ты что сейчас сказал? И вообще, кто ты такой?
– Я Альфред, учусь в третьем классе, и я сказал, что надо смотреть, где спишь. – И я пошел своей дорогой.
Проходя мимо девчонки, я чувствовал, что она провожает меня взглядом. Наверняка из-за моих странных одежек. Мне захотелось сделаться невидимым. Я пробежал в класс и побыстрее шмыгнул за свою парту, чтобы не встречаться ни с кем в коридоре. Секунду спустя в класс вошел учитель. Он шагнул к своему столу, опустил на него черный кожаный портфель и потер бороду.
– Доброе утро. Надеюсь, все хорошо провели каникулы, – сказал он, обводя взглядом класс и остановившись в конце концов на мне. – Альфред, а ты почему сидишь в куртке?
– Мне холодно, – ответил я и покашлял. – Наверное, заболеваю.
Мое объяснение учителя не устроило, и куртку все-таки пришлось снять. Я сбросил ее на спинку стула и ссутулился, чтобы никто не заметил моих ужасных антикварных одежек. Учитель попросил достать учебник математики. Я достал из рюкзака ручку и ластик, которые дала мне Аманда, и положил их на парту.
– Альфред, а где твой учебник? – спросил учитель.
– Был да сплыл, – попробовал отшутиться я.
– Как же ты не научил его плавать? – осведомился учитель.
Класс взорвался смехом. «Весьма функциональный ребенок», – вспомнил вдруг я. Собрался с духом и выпрямился.
– Он правда утонул, – не моргнув глазом соврал я. – На гранитном мосту я положил рюкзак на перила, и он упал в реку. Я хотел сфотографировать уток на реке, но они взлетели, и я от неожиданности столкнул рюкзак. А там были все учебники.
Учитель оглядел меня изучающим взглядом, но ничего не сказал. Он сделал мне копию нужной страницы из учебника и заметил, что мне придется, видимо, раздобыть новые книги, раз предыдущие я скормил рыбам. Остаток урока прошел без приключений. Задачи были легкие, я первым все решил. В конце урока учитель раздал нам результаты контрольных и попросил, чтобы родители расписались. Он курсировал между партами и раскладывал на них листки. К моей парте он подошел, когда у него в руках остался последний.
– Напоминаю, что подделка чужой подписи является преступлением, – сказал учитель, опуская листок на мою парту.
У меня упало сердце. Я сразу догадался, в чей адрес это замечание. Я подделывал отцовскую подпись на контрольных сколько себя помню. Крайне редко, когда он не только был дома, но еще и готов меня слушать, мне удавалось заполучить его подпись. В один из таких дней, увидев оценку на контрольной, он, довольно крякнув, сфотографировал листок и выложил его у себя на странице. Под фото он поставил теги #отличносплюсом, #яблокоотяблони и #мымолодцы. Потом, наверное, его подписчики лайкали фото и думали, что мои оценки – результат исключительно отцовского личного примера и терпеливого воспитания.
Я взялся за листок, но учитель не отпускал его, пока я не поднял взгляд.
– Надеюсь, что с сегодняшнего дня никто не будет подделывать подписи родителей на контрольных, – проговорил он громко и добавил тише, почти не шевеля губами и глядя мне прямо в глаза: – Особенно так небрежно.
Учитель наконец выпустил из рук мою контрольную и вышел из класса. В верхнем углу листка стояла оценка – «отлично» с плюсом.
Отец возвращается
Утром я проснулся в холодном поту. Мне приснился кошмар. Во сне я сидел в холодной башне, завернувшись в толстое одеяло, с огромным атласом-определителем насекомых. Я рассказывал по радио, какие насекомые водятся в старых домах, и вдруг из приемника послышалось тихое потрескивание. Звук постепенно усиливался и стал таким громким, что мне пришлось зажать уши. Потом приемник задвигался. Деревянная подставка пошла трещинами, провода и катушки отвалились. Из трещин стало выползать что-то черное. Я наклонился поближе и увидел, что из недр прибора лезут на стол маленькие черные букашки. Прежде чем я успел что-то предпринять, приемник раскололся и оттуда показалась отцовская голова. Глаза у отца горели, как у кошки, рот искривила странная усмешка. Я хотел слезть со стула, но одеяло тоже зашевелилось и обхватило меня так крепко, что я не мог двинуться. Насекомые лезли по одеялу к моей шее. Отец поднимался из радио постепенно, как на лифте, и хохотал. Он размахивал контрольной, на которой стояло «плохо». Потом он перестал смеяться и начал всхлипывать. Я пытался сказать, что это не моя контрольная, не плачь, но не мог, насекомые уже лезли мне прямо в рот. Я пытался их выплевывать, но они всё прибывали. В конце концов я закрыл глаза и скорчился. Я начал съезжать в сторону, не владея больше собственным телом, и соскользнул со стула в темноту.
Я стукнулся спиной и, открыв глаза, обнаружил, что лежу на полу. Надо мной раскачивался гамак. Я лежал не в башне, а у себя на антресоли. Это был сон, подумал я, но тут почувствовал на своей груди легкие шаги. Я содрогнулся – неужели кошмар продолжается? Приподнял голову и понял, в чем дело. Прямо у меня на животе сидел Харламовский и покачивал головой.
– В жизни не догадаешься, что мне снилось, – с облегчением шепнул я ему и сел. – Тебе вообще когда-нибудь снятся сны?
Прежде чем Харламовский успел ответить, внизу заскрипела лестница. На антресоль поднялась Аманда.
– Я как раз собиралась на работу, но услышала, как ты