Жаль, что Конфуций молчит. Я бы, если бы была такая умная, как он, нашла бы слова радости, успеха.
– Эй, молчун, скажи, что-нибудь! – обратилась Сволочкова к памятнику. – Язык отсох? – А всё-таки мой Мардахай – гений! Открыть рот гранитным и металлическим изваяниям… Удивительно! Хотя Конфуций и так бессмертен. Он умница. Гегель говорил: «Человек бессмертен благодаря познанию». Познание, мышление – это корень его жизни, его бессмертия. Пока живёт человек на Земле – и мысли его живы. «Цифра» уплотняет их, делает доступными для каждого. Она изменяет их в зависимости от новых правил жизни, диких законов. Она – палач и хранитель непостижимо огромной информации в маленьком объёме. Но она с каждым днём становится слишком дорогим удовольствием. Человек не в силах купить всё новый и новый, на глазах меняющийся, переосмысленный гаджет. И в данной ситуации бедный человек всё равно остаётся бедным рабом новых изысканных технологий, которые принадлежат не ему, а его хозяину. Ты рабыня, Настя! Как ты припёрлась в этот купленный, дико расфасованный подземный город?
Настя долго молчала. В ушах звенел крик рассвирепевшего мужика.
– Милая Анюта, ты… для меня… – она неожиданно опустила голову на колени примадонны, хотела опять расплакаться, но, помолчав немного, сказала почти шёпотом: – Богиня мудрости, сестра, учитель безрассудной, никому не нужной обездоленной жизни. Тебе кажется, что я нецелованная девочка? Пусть тебе кажется… так лучше и спокойнее, но ты заметила, что я чуть-чуть прихрамываю и не могу быстро бегать?
– Ну и что?! Это поправимо. Сейчас кости меняют, штифты вставляют платиновые…
– Нет, это непоправимо, – с горечью сказала Настя. – У меня никогда не будет своих детей. И автор этого безумного проекта… твой гений…
– Постой, постой… Может, ко всему прочему, он у меня ещё и разрушитель чужих судеб, сексуальный монстр?
– Брось шутить! – Настя опять помолчала, потом сказала растерянно. – Он спит со мной более десяти лет… и всегда, как в первый раз. Неужели я создана только для этого?
Анюта задумалась.
– Но ведь он олигарх-миллиардер, а ты бедная девушка, никому не нужная, кроме его особы.
– Ну да, сеструшка, – неожиданно оборвала её Настя и, подняв голову, посмотрела прямо в красивые глаза примадонны. – Ты любишь его?
– Очень…
– А я ненавижу! – Настя помрачнела. – За то, что он приватизировал мой ваучер, меня. За то, что долго смеялся над моими ценными документами. За то, что он вырвал мою душу из деревни, в которой я была бы счастлива. Имела бы пусть некрасивого, но богатого мужа, который был бы всегда рядом, а не как твой гений – три раза в месяц, – она опять замолчала.
– Три раза? Для гения это немало, Настенька. Он любит тебя! – неожиданно сказала Анюта Сволочкова и снова замолчала, помрачнев до слёз.
– Почему ты так решила?! – растерянно спросила Настя.
– Можно я на этот раз промолчу. Но он тебя, милая моя, очень любит, – повторила Анна.
– Любит? Он признавался в своей любви? А? Ну что ты молчишь? Признавался? Скажи мне…
– Каждый раз… И чем дольше мы были вместе, тем больше шептал о своих чувствах, о счастье, о блаженстве на моей груди.
– Значит, у него есть настоящие чувства. Не цифровые, не отглянцованные компьютерной хренью. Раньше я только догадывалась…
– И у меня есть. Только он замечает их, когда он во мне, и у меня сердце выпрыгивает от его ласк.
– Бедная моя девочка. Хочешь жвачку? Она с мятой…
Настя никак не отреагировала. Она была в какой-то страшной, неопределённой задумчивости, и глаза её были мокрыми, обожжёнными, и, чтобы они не вспыхнули, она плакала.
– По моим наблюдениям, – вдруг тихо, даже с какой-то робкой растерянностью, сказала она. – У каждого человека своя судьба, своя стихия, своя немеркнущая вселенная. Я гибну здесь. Мудрость памятников стала утомлять меня. Циолковский утверждает, что помимо водорода и гелия в космосе содержатся другие массы частиц, а я голодаю, и лекарства не лечат, а травят меня. А там, наверху, совсем другая жизнь. И всё это не имеет никакого отношения к нашим взаимным небесным чувствам, к нашей любви… Ведь у него есть