– Ты так считаешь? – лицо Сволочковой сразу вспыхнуло, налилось желчью, злобой, но она, переборов внутреннее волнение, тихо возразила: – Крошка моя, ангелочек василькового цвета! Ты ещё очень наивная девочка. Тебе многому надо учиться… Ты наверняка не знаешь, что на всём земном шаре не родилось такого великого ума без примеси безумия, который тоже имеет свою логику.
– Но в подтверждение его любви прекрасные стихи:
Модные вагоны, шумные перроны
Никогда б не видел! Никогда б не знал…
Русская девчонка в крохотной юбчонке…
Праздник её счастья душу растоптал.
У неё на губке есть одно колечко.
На колечке надпись из родной тюрьмы
«Не старайся, милый, полюбить сердечно.
Мы теперь не люди – олигархи мы».
Олигархи, олигархи! Мы не люди – мы подарки.
Как бомжи проказами, мы деньгами связаны.
В нашем теле нет души —
Только проповеди лжи.
И повсюду злая лесть,
Как молиться, пить и есть…
– Разве такой человек может любить только мышцами чувств? Никогда! Или вот:
Полечу покосами, —
Знаю я себя,
Рясками и росами
Душу теребя.
Мне теперь осталось
Милой дорожить.
Ту печаль, ту малость
Целовать во ржи.
Ты себя не прячешь
В горечи, в беде.
Ты галопом скачешь
К сумрачной судьбе.
Дам тебе надежду —
Сердце… без вина…
И любовь, и нежность
Верь – у нас одна.
Я его иногда ненавижу за то, что он стал другим. Сиюминутное удовольствие обожает больше, чем идеи Пушкина, Тургенева, Толстого, Лескова, Чехова, Шолохова, Шукшина, и бургер пятидесятирублёвый он готов обменять на книжку самиздата искреннего современного поэта. Он становится англоязычным монстром западных патологических чудес, замешанных на сексе, безрассудстве, деньгах. Для него главное – преступление без наказания. Он торгует памятниками и высокоинтеллектуальными мумиями, как будто их мудрость принадлежит ему. Доказать обратное невозможно. Он создаёт истину, которая очень похожа на истину, но это не она. Это обман. Если он будет жить так и дальше, он погибнет. Он нарцисс, купленный за океаном.
– Ты соображаешь, о чём говоришь? – оборвала её Сволочкова.
– Прекрасно… Секс, забава или игра для людей, которые не могут ни страдать, ни задумываться над проблемами и верить в великое прошлое нашей страны. Они используют тело, оторвав его от души и наслаждаются этой пердящей страстью, а ещё чаще у таких людей вообще нет души. Есть манера наслаждаться жизнью, используя в теле самые безумные, сладкие чувства, но люди, живущие одними чувствами, – это звери… спроси у Толстого. А зверь – он и есть зверь. Он любить не может. У него свой гон, у птиц так. И партнёра они особо не ищут. Она, партнёрша, может быть только одна на всё стадо, у птиц на всю стаю. Отсюда жуткие бои, драки внутри кланов копытных и пернатых стай. Но при чём здесь люди?! Неужели они такие же твари? И ничто: ни литература, ни кино, ни живопись, ни даже вера в Бога, не может изменить их? Они, бегущие за призрачным счастьем, глупые, ошалевшие от прибыли и дорогой еды безумные твари – и потребность их только в жирном, сладком богатстве. Главная забота: продлить род и наделать таких детей, чтобы втискивать в купленный телеэкран плохо образованных, послушных, но ничего не желающих в этой расхристанной, абсолютно неорганизованной жизни, рассчитанной на фуфло и понтярское существование, пердячий китч сексомоторных привычек и огромное количество бабла. Эти привычки не дают Валерию Ивановичу покоя. Он ищет идеал в любое время года, и если находит, то радуется как ребёнок: поёт, пляшет, ходит в рестораны, к «верхним» людям. Он, конечно, не верит ни в Бога, ни в дьявола. И он не патриот. Но если находит красавицу Джоконду, в которой живёт тайна, то теряет голову. Для него прекрасное не имеет адреса. Это всего лишь образ, метафора, которую он создаёт днём и ночью и скользит по жизни, как мотылёк, собирая по крупицам, по маленькой щепотке желанный, иногда очень вымышленный, никому не понятный, нечеловеческий образ. Но где конкретная его реальность, где его суть? Где его жизнь? Где адрес? А без него никак нельзя! Именно он создаёт новую жизнь, новые отношения. Он – конкретная, возвышенная или опущенная до плебейских рассуждений реальность. Без неё невозможно, ибо это жизнь. – Настя неожиданно замолчала. – Я увезу его, – вдруг твёрдо сказала она, и слёзы брызнули из её глаз.
– Куда?
– К новой жизни. Там нет цивилизации. Нет таких роскошных дорог, светофоров, видеонаблюдений и постоянных, диких услуг: «Можно Вам увеличить губы или расчесать волосы в промежности за большую скидку?» Анюта, мы должны сохранить нашу любовь. Обязательно должны… Любовь, – повторила она, – а не кордебалет. Не пиар жутких искусственных звёзд, не фейки, не «Яйце-клуб».
– Ты уверена? – с усмешкой поинтересовалась примадонна.
– Рубленый высокий дом у реки. С крутым сосновым взвозом. Он уже есть: чуть-чуть подремонтируем. Вставим негниющие рамы. Телепрограммы отсортируем. Они ведут к депрессиям и разврату… Сарай полон дров. На пять зим хватит… Картошки насадим, ерша, точно, поймаем. Хлеб сами будем печь. Если он молоко полюбит деревенское вместо пива, я корову заведу. Травы на всех хватит. Главное – сохранить любовь…
– В том-то и дело, Настя! Как её сберечь?! – Сволочкова неожиданно подбежала к своей горе-подруге, обняла её и долго не выпускала из кордебалетных рук, а потом вдруг заплакала.
– Надо, – продолжала шептать Настя, – купить космический тренажёр, соловецкий бальзам или дойную холмогорскую корову!
– Поморская красавица!!! Таким образом любовь не сохранишь!
– Нет, нет, Анюта, только болотные ряски, чистый журавлиный воздух, космический родник смогут привести его к настоящей любви! К любви, о которой мечтали Тургенев, Толстой, Шукшин и многие, многие русские люди…
Анюта Сволочкова продолжала плакать: то ли от безысходности, то ли от жуткой невозможности сохранить человеческую любовь.
– Если ты спишь с человеком, – не успокаивалась Настя, – пусть не с принцем, пусть не с Аполлоном Бельведерским, у