И профессор, взявшись за рычаги, принялся осторожно манипулировать ногами подводной камеры, время от времени останавливаясь, чтобы вода очистилась и снова показался увязший киль, вдоль которого мы совершали свои неуверенные шаги.
Мы ползли среди препятствий, словно полураздавленный краб, и дважды или трижды пятились от каменистых провалов. Пару раз водоросли так плотно оплетали механические ноги, что нам приходилось долго выпутываться. Обломанный конец киля исчез уже далеко позади, и Сент-Ив правил по одному компасу, отслеживая наше продвижение, и никто из нас не говорил и не двигался больше, чем было необходимо. Сколько времени так прошло, я не мог сказать, и никто из нас не догадывался, в двадцати футах мы от берега или в шестидесяти, выползем мы на сушу или врежемся в подножие скалы и окажемся не ближе к спасению, чем посередине Темзы.
Снова я отворил спасительный клапан, но услышал лишь усталое шипение — струя воздуха была слабой, и побороть угнетающую духоту каюты ей оказалось не под силу. Стараясь отвлечься, я уставился в иллюминатор, но в реке, теперь постоянно мутной и застойной, не попадалось ничего интересного, а движение наше оставалось огорчительно медленным. Хасбро, то ли уснувший, то ли погруженный в глубокую медитацию, обронил: «Прошу прощения, сэр?», и я не понимал, что он имел в виду, пока не услышал эхо собственного голоса в собственных ушах и не осознал, что несу вслух какую-то чушь, словно законченный безумец.
— Нет, ничего, — ответил я ему с кривой улыбкой. — Просто размышляю.
— Лучше вообще не говорить, — посоветовал Сент-Ив.
Я прилег и закрыл глаза, но, несмотря на отчаянные усилия, не смог избавить свой разум от звяканья и буханья, сопровождавших наше тягостное продвижение по дну Темзы. Внезапно мне примерещилось, что я живым заколочен в гроб и сброшен в море, что я задыхаюсь во мраке. Глаза мои распахнулись, и я, сделав длинный клокочущий вдох, не принесший и капли облегчения, сел, таращась, как треска, выуженная из глубоких вод.
— Вы в порядке, сэр? — спросил Хасбро.
Я лживо кивнул, привычно устремляя взгляд в иллюминатор. Теперь куски плавучего мусора клубились за нами, а облака мути светлели куда быстрее. Меня заполнило чувство обреченности. Мы пропустили начало прилива, и единственное, что нам теперь оставалось, это открыть люк и попытать счастья в реке, покинув омерзительную камеру смертников… Хасбро, благослови его Господь, протянул мне в этот мрачный миг фляжку с виски, и я сделал добрый глоток, прежде чем вернуть ему фляжку.
Однако очень скоро мы смогли серьезно прибавить темп, выйдя на ровное песчаное дно, и мой дух воспарил… Вода стала гораздо светлее, а наверху, над нашими головами, стала различима серебристая рябь, которая могла быть только поверхностью реки. Затем мы достигли этой поверхности и зашагали дальше под плеск невысоких речных волн, бившихся об иллюминаторы и стенки аппарата. Мы карабкались на берег, пока вода не оказалась под брюхом нашей подводной камеры, и только тогда остановились. «Гравитация, — объяснил Сент-Ив, — оказала нам превосходную услугу, когда наша плавучесть уменьшилась, но, если мы попытаемся продвигаться дальше, рискуем поломать механические ноги».
Я распахнул люк и, словно вырвавшись из могилы, прыгнул в Темзу, как в ванну, наполняя легкие воздухом, сладким, словно родниковая вода, а потом, брызгаясь, устремился к берегу, будто проказник в Блэкпуле…
Даже сейчас, вспоминая тот миг освобождения, я делаюсь склонным к метафоричности, хотя не тускнеющая память и напоминает мне, как близок я был к тому, чтобы опозорить себя страхом и слабостью. Конечно, я мог бы преобразить это воспоминание и представить себя в более мужественном свете, добавить небольшую долю личной храбрости. Да только такое обращение с реальными событиями пристало лишь безответственным юнцам. Тут лишь чернила и бумага, и нет причин изворачиваться и лгать… К тому же, разумеется, в правде куда больше доблести.
Как вскоре обнаружилось, мы добрались до нижнего края Иритских топей, почти до изгиба за Лонг-Рич, причем никто не видел, как это происходило — редкая удача! Тремя часами позже вытащенный на берег аппарат, прикрепленный к поворотной кран-балке и загороженный пустыми корзинами, чтобы скрыть его очертания, мирно стоял на помосте фургона; всё было надежно увязано и закрыто брезентом. Направляясь в Хэрроугейт, где, как сказал Сент-Ив, он пополнит запас сжатого воздуха в химических лабораториях Пиллсуорта, мы весело болтали. А дальнейший наш путь лежал через Дэйлз к верховьям залива Моркам — мы спешили на рандеву с дядюшкой Мертона в его хижине в Грэйндж-на-Песках. Как вы понимаете, нам, кроме карты и подводной камеры, требовался еще и опытный лоцман. И никак нельзя было пропустить следующий отлив.
ГЛАВА 5
ПРОМЕДЛИ, И ТЫ УТОПЛЕННИК
Перед тем как устремиться навстречу новым приключениям, мы устроили в фургоне нечто вроде военного совета — чтобы добиться успеха, следовало как можно лучше оценить обстановку и спланировать дальнейшие действия. Конечно, если бы Фростикос подозревал, что настоящая карта у нас, он без труда сумел бы предотвратить наш побег на подводном аппарате. Однако препятствовать не стал. Видимо, полагал, что всех перехитрил, и это оказалось очень кстати. Но если у него возникла хоть тень сомнения, то возвращаться в «Полжабы Биллсона» или ехать к Сент-Иву, в его поместье Чингфорд-у-Башни, смертельно опасно — возможно, там уже рыщут прислужники злодейского доктора. А ввязываться в драку теперь, когда карта оказалась у нас в руках, нам совершенно не хотелось. Поэтому мы решили отправиться прямиком к заливу Моркам и побродить там по пескам при самой низкой воде. Правда, еще нужно было уладить кое-какие дела в Лондоне. Эту задачу я взял на себя и устремился в столицу на встречу с Табби Фробишером, а Сент-Ив и Хасбро помчались на север со всей возможной скоростью.
Маленький подарок судьбы состоял в том, что Табби мог делать что угодно, не возбуждая подозрений наших врагов, в том числе и поведать трагические подробности наших безвременных смертей газетам — у него был полезный знакомый, писавший для «Таймс» и, временами, для «График». В оперативно опубликованной статье сообщалось, что на скалистой отмели подле Ширнесса рыбаки обнаружили некую камеру для погружений с тремя бездыханными телами внутри; вероятно, ее вынесло приливом. Вскоре появился и некролог: «Научное сообщество скорбит… Многими оплакиваемый уход… эксцентричный гений… страстный исследователь…» — и так далее. Сент-Ив, поносимый несколькими месяцами ранее за инцидент с огненным кальмаром, внезапно был полностью реабилитирован, и, как позже сообщил нам Табби, даже шли разговоры об установке бронзового бюста профессора в оштукатуренной нише в Клубе исследователей.
Вся эта шумиха была очень кстати, должен вам сказать. Конечно, прежде чем известие стало достоянием общественности, Табби заглянул к Мертону, а затем помчался, как Меркурий, в Скарборо, дабы оповестить миссис Сент-Ив и мою собственную дорогую жену о природе затеянного нами обмана. Как ни прискорбно это сознавать, наша непревзойденная изобретательность осталась ими недооцененной, что мы обнаружили позже, а наибольшее впечатление произвели несвежие байки Табби про мертвого пастора, летающую скотину и пылающий метеорит над йоркширскими равнинами, приправленные массой колоритных и малопонятных деталей.
Разумеется, мы в ту пору знали лишь, что Табби начал действовать в соответствии с нашими инструкциями. Вообще-то Сент-Ива оплакивали далеко не в первый раз, и я подумывал, достаточно ли хорош этот трюк, чтобы сбить с толку такого хитроумного злодея, как Хиларио Фростикос. Но, может, опять же размышлял я, его и не понадобится дурачить, раз у него есть то, что он считает картой Кракена. Скоро мы это узнаем, к добру или к худу.