Инспектора Марлебоуна одолевало жгучее желание поскорее докопаться до сути утреннего происшествия, которое на данный момент выглядело откровенным безумием: пришелец-одиночка явился из космоса, чтобы тут же сбежать куда глаза глядят. Нелепые доклады о пламенеющих агрегатах и завывающих великанах самого угрожающего вида, начиная утомлять инспектора, испытывали прочность его терпения. В слухах и сплетнях, во все времена костью застревавших в горле властей, простое население души не чаяло, — здесь, как и всюду. Крикливые заголовки типа «Вторжение с Марса!» и «Жуть из Сент-Джеймсского парка!» повергли горожан в сильнейшее волнение, так что к девяти часам утра в Лондоне уместно было бы объявить внеочередной выходной. Стоило несчастному Марлебоуну переступить порог Скотланд-Ярда, как ему представили доклад о совсем свежем, но уже успевшем обрасти массой преувеличенных подробностей происшествии с тележкой торговки сливами, а ведь инспектор только-только начинал привыкать к мысли, что никакой космической посудины не прилетало вовсе, не было ни заросших шерстью пришельцев, ни страшных устройств неизвестной взрывной силы, а всё перечисленное — лишь кошмарное следствие устриц под испанское вино, коими он наслаждался накануне вечером! Всё рухнуло: в Скотланд-Ярд поступали всё новые панические донесения, горожане массово затачивали кухонные ножи, и, наконец, в кабинет Марлебоуна влетел всерьез озадаченный Уильям Кибл, за которым тенью следовали два констебля с одинаково угрюмым выражением на лицах.
Кибл, коему обыкновенно импонировала романтика приключений, всё же предпочитал держаться от них подальше и, в придачу оставшись без заслуженного сна после ночных трудов в мастерской, он не особенно твердо держался на ногах. Вопросы, которыми его забросал Марлебоун, вконец озадачили игрушечника, посчитавшего их сущей несуразицей. Загадочные металлические ящички поначалу не упоминались вовсе; инспектор в первую очередь интересовался подозрительными сношениями Кибла с космическими захватчиками, пребывая в полнейшей уверенности, что доставленный субъект практически в одиночку несет всю ответственность за толпы любопытных, которые с визгом носились теперь взад-вперед по улицам, спеша к парку в намерении увидеть накрытый брезентом шар космолета на берегу пруда и отыскать некие чудесные подарки, дождем просыпавшиеся с небес на Лондон.
Кибл всё отрицал, ссылаясь на невиновность и неведение: по версии мастера игрушечных дел, он впервые слышал об инопланетном вторжении и, будь его воля, предпочел бы не иметь никакого отношения к подобным выкрутасам. Крайне уставший Марлебоун слушал игрушечника весьма скептически, а шумное появление взбешенного лорда Плейсера (который к тому же был бледен и мутен взором после ночи, проведенной в клубе за картами и бренди) вконец испортило настроение инспектору.
Одно дело измываться над Киблом, и совсем другое — говорить с лордом Плейсером! Мигом натянув улыбку, Марлебоун пустился в объяснения: игрушечник, по всей видимости, замешан в зловещем сговоре с космическими пришельцами, а перехваченный по пути от него к достойному лорду металлический ящичек (впоследствии утраченный) содержал, надо полагать, мощное взрывное устройство неизвестной природы. Всё это звучало довольно дико, и Марлебоун кусал себе локти, жалея, что не прихватил с собой из парка Джека Оулсби, который мог бы ткнуть обвиняющим пальцем хоть в кого-нибудь. Выслушав инспектора, лорд Плейсер, которому на эту минуту было известно даже меньше, чем его шурину (только при упоминании серебряной коробки в сознании Кибла хоть что-то забрезжило), немедленно решил, что способен запросто объяснить весь этот вздор. Из его показаний следовало, что Уильям Кибл несомненно был сумасшедшим, буйнопомешанным, который вознамерился с помощью своих поделок и фантазий свести с ума целый город просто шутки ради. Насколько достойный лорд мог судить, такая версия всё объясняла (если на миг забыть об ужасе ситуации, ведь его вытащили из теплой постели и, доставив в Скотланд-Ярд, обвинили в пособничестве космическому вторжению), отличаясь простотой и изяществом. Лорд твердо придерживался того мнения, что почти всё вокруг можно списать на безумие, и уж тем более — причуды его шурина, реальные или надуманные.
Наконец Марлебоун поддался доводам логики и отпустил обоих восвояси, втайне недоумевая, за каким чертом ему изначально понадобились их показания. По большей части поверив рассказам Кибла об игрушке, изготовленной на манер «чертика из табакерки», инспектор всё же склонялся к высказанной лордом Плейсером теории безумия, пропитавшего весь дольний мир. Инспектор сопроводил лорда к ждавшему его экипажу, горячо извиняясь за причиненные неудобства. Лорд неразборчиво кряхтел в ответ, но, когда копыта лошадей зацокали по мостовой, всё же дал обещание связаться со Скотланд-Ярдом в случае, если по иронии окончательно спятившей судьбы загадочная машина появится однажды на его пороге.
Леди Плейсер, урожденная мисс Кибл, встретила мужа у этого самого порога — тот вылез из двуколки и ввалился домой, бормоча проклятья в адрес ее брата. Если у кого-то в их семействе и заходили, по выражению поэта, «шарики за ролики», так это у Уинифред: быстротою мышления добродетельная леди лишь ненамного превосходила обыкновенную винную пробку. К брату тем не менее она относилась благосклонно и не могла всецело разделить свойственную мужу неприязнь, хотя и чутко прислушивалась к мнению мужа по самым разным предметам, а потому нередко бывала смущена разнонаправленностью устремлений своих души и рассудка. С тем большим удивлением леди Плейснер выслушала сбивчивый рассказ своего супруга об инопланетном вторжении, замеченном в парке чудище и о том, что теперь благодаря треклятым чудачествам ее чертова братца Скотланд-Ярд подозревает ее супруга в причастности ко всей афере.
Оравшие под окнами мальчишки-газетчики уже оповестили Уинифред, что в городе творится нечто неладное, в чем — как она не без изумления обнаружила — якобы оказались замешаны сразу и ее муж, и брат. Когда лорд Плейсер нетвердой поступью удалился в спальню еще хоть немного вздремнуть, мысли Уинифред пребывали в сильном смятении, что мало ее огорчало, ведь это чувство было хорошо знакомо достойной женщине и даже навевало некий уют. Ее настолько неприятно поразило, что муж оказался вовлечен в подобную диковинную переделку, что она даже начала прикидывать, не следует ли отправить дочку от греха подальше, скажем, в дом тетушки близ Дувра, пока всё не придет в норму. Затем Уинифред пришло в голову, что степень угрозы по-прежнему не ясна, что пришельцы могут высадиться в Дувре с тою же легкостью, что и в Лондоне, и что, скорее всего, на самом деле ее супруг едва ли состоял в сговоре с чудовищами из космоса. Отчасти утешив себя этим рассуждением, леди Плейсер прошла на веранду, чтобы полистать модный журнал. По моим расчетам, примерно к этому времени измученный инспектор Марлебоун прослышал о новом повороте в истории со сливами и вновь устремился на улицу — на сей раз в сопровождении целой «делегации встречающих» во главе с лордом-мэром.
Не стоит полагать, что пока Скотланд-Ярд пристрастно допрашивал подозреваемых, Ньютон, Джек Оулсби и, разумеется, старина Хорнби, метавшийся по городу с одним из двух подозрительных предметов, впустую теряли время. Ньютон, собственно, всерьез вознамерился упрочить и без того уже весомую репутацию повесы. Сбежав с тележкой слив, орангутан вскоре обнаружил отсутствие преследования и, уже забравшийся глубоко в район Вестминстера, продолжал двигаться прежним курсом, чтобы вскоре выйти (о чем он подозревать не мог) прямиком к Хорсферри-роуд. Историку в подобных случаях строго воспрещается строить догадки, но мне сдается, что, отведав слив и оставшись голодным (как вы или я съели бы конфетку, мечтая о чем-то более существенном), Ньютон мог приметить вдали тележку со спелыми арбузами, катившую к рядам зеленщиков вдоль Олд Пай. Дальнейшие его действия были вполне предсказуемы. Ньютон бросил в переулке свою тележку, а заодно с нею и коробку на груде зеленых слив, чтобы со всех ног помчаться за проходившим мимо торговцем арбузами, коего внезапное явление обезьяны отнюдь не привело в восторг. Этот малый еще не слыхал новостей об угрозе из космоса, а посему принял Ньютона за редкостно уродливого и экстравагантно облаченного грабителя. Сорвав с крючка на боку телеги хлыст, торговец принялся отчаянно махать своим оружием направо и налево, силясь отогнать опешившего орангутана от своего товара и во всё горло призывая констебля себе на подмогу.