План, предложенный дядей Гилбертом, был прост: они с Табби поболтают со смотрителем маяка, спросят, как бы случайно, не разрешит ли тот им взглянуть на окрестности сверху. В конце концов, дядя Гилберт не чужой в Даунсе — смотритель не заподозрит ничего. Веселая экскурсия на маяк — не слишком странная просьба. Если парень разрешит, это, конечно, не послужит доказательством его невиновности, зато мы сумеем узнать хоть что-то о местонахождении лампы Басби, пусть и отрицательное. А если смотритель не будет сговорчив? Они его убедят, ответил дядя Гилберт, хохотнув при этом. Но всё должно быть сделано к одиннадцати часам, поскольку Хасбро надлежит явиться с выкупом к маяку. Если похитители не передадут ему живого и здорового Сент-Ива, тогда он не отдаст ничего, но покажет им свой пистолет.
Табби постучал в дверь домика, и теперь они с дядюшкой стояли, дожидаясь. Потом он снова постучал, на этот раз палкой, и они снова подождали. Но дверь оставалась закрытой, занавески задернутыми, хотя дым продолжал клубиться над трубой. Тогда Фробишеры одолели расстояние от домика до маяка и там произвели сходные действия, после чего отошли в сторону, чтобы не толпиться перед смотрителем, если тот откроет, что и произошло незамедлительно.
Это был смуглый грузный мужчина. Сквозь очки-бинокли я видел, что он хмурится, будто человек, которого только что разбудили. Дядя Гилберт показал на Даунс, наверное объясняя, что им нужно, а потом на маяк. Смотритель покачал головой, решительно произнося слова отказа, и, шагнув назад, закрыл за собой дверь. Табби развернулся, явно собираясь уходить, но дядя Гилберт не шелохнулся. Он стоял, разглядывая дверь, изучая ее, а затем треснул по ней несколько раз изо всей силы, зажав набалдашник трости в кулаке. Звуки ударов через мгновение достигли нас.
— Вот и неприятности, — сообщил я Элис и Хасбро, который мог достаточно ясно видеть, что я имел в виду. Теперь дядя Гилберт извлек из трости клинок и изготовился к бою, держа его в правой руке, а ножны — в левой.
— Нам придется действовать, если мы потеряем их в тумане из виду, — сказал я, — или если дверь распахнется.
— Но не всем троим, — вмешался Хасбро. — Вообще-то, у меня есть револьвер. Я помогу им, а вы продолжайте прятаться.
— Хорошо, — согласилась Элис.
Хасбро достал из кармана бархатный мешочек, вытащил изумруд, опустил его в чайник и закрыл крышку.
— Нет смысла брать его с собой, — пояснил он.
События у маяка развивались своим чередом. Теперь Табби вернулся к дяде Гилберту и что-то сказал ему, явно стараясь увести старика. В конце концов, наша война не со смотрителем маяка, хотя, может быть, дядя Гилберта и считает иначе. Наверное, ему хотелось отомстить за капитана Соуни.
Дверь маяка снова распахнулась, и смотритель, прикрыв ее за собой, шагнул на небольшой мощеный пятачок. В руке он держал вымбовку [54]. Дядя Гилберт разразился длинной гневной речью, всё повышая голос; Табби прикрывал старика сзади. Смотритель махнул вымбовкой, приказывая незваным гостям убираться. Затем клок тумана закрыл их, а когда он уплыл прочь, картина изменилась. Дядя Гилберт лежал на спине, как перевернутая черепаха, а Табби заносил терновую дубинку для удара. С неразборчивыми криками смотритель бросился на Табби, поднырнув под удар, и огрел нашего товарища вымбовкой по виску. Но дядя Гилберт к этому времени встал на колени и, хотя по лбу его стекала кровь, отвесил смотрителю крепкий удар тростью по затылку. Хвала богу, что клинок находился в ножнах, потому что иначе голова смотрителя раскололась бы, как арбуз, и хотя, как говорится, мертвые не кусаются, лучше это на практике не проверять.
После этого смотритель дернулся вперед, и дядя Гилберт жестко врезал ему снова, а потом отвел руку для третьего удара — ножны, кувыркаясь, слетели с клинка. Табби остановил оружие дубинкой, спасая дядю от виселицы, а смотритель с удивительной для такого массивного тела ловкостью удержался на ногах и попытался нанести своему спасителю второй зверский удар в висок. Табби успел отклониться, и вымбовка задела его по плечу. Из тумана вынырнул Хасбро, незаметно подбежавший по склону к маяку, и снова исчез в сгустившейся пелене. И тут я заметил, что на окне домика дернулась занавеска, а потом дверь его распахнулась, и оттуда стремительно выбежал человек очень маленького роста. Это был Помазок, нежданный-негаданный, в своей обвислой шляпе. Я обследовал холмы сквозь очки-бинокль, пытаясь проследить за ним, но натыкался лишь на стену тумана. Потом я на миг увидел карлика на самом краю мыса, где он исчез за грядой, словно гоблин или псих, решивший пройти прямо к Бичи-Хед и переплыть через Канал во Францию.
— Я за ним! — шепотом крикнул я Элис, что было полной бессмыслицей, если она не видела, как мелкорослый негодяй выскочил из домика смотрителя маяка, пробрался к краю рощи и побежал к утесу. Оказавшись почти на краю, я сбавил ход, понимая, что могу повторить судьбу капитана Соуни, и быстро оглянулся на маяк — из тумана долетали смутные звуки борьбы. Я снова устремил взор на утес — видно было футов на тридцать — и заметил тень Помазка, пробиравшегося к чему-то, похожему на узкий проход, прорубленный в меловой скале. Издалека снизу доносился приглушенный шум волн, накатывавшихся на скалистый пляж. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за мерзким карликом…
Я начал осторожно красться дальше, и за выступом скалы — дальше, похоже, начинался спуск — мне справа на уровне колен попался на глаза веревочный узел такого же цвета, как мел утесов, и оттого почти незаметный. Веревка была примотана к толстому железному кольцу на стержне, загнанном в скалу, — крепление, позволявшее человеку осуществить спуск неведомо куда относительно безопасно. Кольцо, как и стрежень, — ржавые, изъеденные непогодой, — явно находились здесь не первый год. Я подождал, пока Помазок уберется за пределы видимости, а затем ступил на узкую тропку, крутую, но, на счастье, чистую от всякого мусора. Я не мешкал, но намеревался действовать под прикрытием тумана, что означало одним глазом поглядывать себе под ноги, а другим смотреть на тропу, на случай если мелкорослый негодяй вынырнет из мглы.
Торопливо, но беззвучно переступая, как следует ухватившись за веревку, я продвигался всё дальше и дальше, держа ухо востро, и одолел около пятидесяти футов от края гряды, когда задул ветер, прогнавший туман. И тогда стало ясно, что я иду по карнизу отвесной скалы, а пятью сотнями футов ниже море неторопливо облизывает галечный пляж. Зрелище это вызвало у меня такой силы головокружение, что мне пришлось вжаться в камень, цепляясь за веревку и зажмурившись. Когда я снова открыл глаза, приступ прошел. Помазок окончательно исчез, хотя он мог и спрятаться где-то дальше на тропе, укрывшись за каким-нибудь выступом, зато над моей головой раздалось какое-то шуршание.
Но это была Элис, спускавшаяся по тропе с куда большей уверенностью и грацией, чем я. Придерживая юбку одной рукой, второй она скользила по веревке. Через минуту Элис стояла рядом со мной.
— Смылся? — поинтересовалась она, явно имея в виду Помазка. — Я сообразила, что ты кинулся за ним в погоню, и решила присоединиться. Он приведет нас к Лэнгдону.
— А как же изумруд? — спросил я.
— Этот кристалл меня не интересует, Джек. Он не нужен никому, кроме Нарбондо. А мне нужен мой муж, который интересует Нарбондо как средство получить изумруд. Круг замкнулся… — Она пожала плечами, гладя на море, словно Сент-Ив был где-то там, за горизонтом.
— Мы найдем его, — заверил я миссис Сент-Ив, вновь зашагав вниз по тропе — стоило поспешить, пока видимость вновь не ухудшилась.
Через какое-то время я оказался на развилке: одна тропа уходила вверх, другая, стремившаяся вниз, упиралась в огромный меловой обломок, съехавший сверху и застрявший в неустойчивом положении среди выступов скал. Веревочные перила в этом месте заканчивались. Может, их продолжение следовало искать где-нибудь внизу. Я подумал, что Помазок, если он заметил нас на тропе, когда исчез туман, может поджидать нас за исполинским камнем. И ему, вероятно, будет не очень сложно столкнуть глыбу, когда мы поравняемся с ней, и мы полетим в море, хватаясь за воздух. Словом, я остановился. И тогда Элис сказала, что нам нужно или двигаться дальше, или возвращаться, причем последний вариант она не рассматривает. И мы осторожно подкрались к огромному камню. Под ногами теперь похрустывали и поскрипывали кусочки мела разных размеров — любой затаившийся вверху или впереди негодяй, хоть Помазок, хоть кто другой, непременно услышал бы эти звуки. Однако никто так и не появился. Но теперь, когда мы приблизились к скале, я ни в жизни бы не понял, как он сумел через нее перебраться, если только он не был обезьяной: глыба нависала над краем, придавая утесу отрицательную кривизну.