— И не только птиц, джентльмены, уверяю вас, — вполголоса сказал старик. — Там немало сокровищ, превосходящих любое воображение.
Он откинулся на спинку стула и замолчал, с явным удовольствием глядя на разделанные тушки фазанов, а также сосиски, жареный картофель, стручковую фасоль в сливочном соусе и горку хрустящих лососевых оладий — в качестве закусок; рыба и птица вместе, по совету Генриетты, хотя, как правило, они подаются раздельно, однако на этот раз наш спешный график требовал, чтобы большая часть была подана сразу. Также имелось изрядное количество бутылок с бургундским и еще большее количество лукового соуса, на этот раз с добавлением шалфея. Дядюшка Гилберт явно наслаждался тем, что держал нас в напряжении, пока ел. Он прекрасно знал, что слово «сокровище» сейчас заслонило всё прочее в каждом уме, подобно тому, как Гилберт царил за столом. Казалось, старик провел в море на сухарях и солонине несколько лет и теперь наконец дорвался до приличной пищи: он выбирал фазанью ножку и, поливая ее луковым соусом, свободной рукой накалывал на вилку жирную колбаску, словно осьминог, а затем поедал оба блюда одновременно. Понимаете, Гилберт и Табби первоклассные едоки — обширное пространство внутри них взывает о заполнении, и сам процесс напоминает засыпку песка в бездонную дыру. Бутылки шли по кругу, картофель, фасоль и колбаски исчезали с их тарелок, а Генриетта подкладывала еще и выставляла новые бутылки, убирая пустые. Снова появились хлеб и рыба.
Я настолько взбодрился, что предложил победоносно наполнить стаканы и провозгласил тост: «За наше предприятие, джентльмены, чем бы оно ни обернулось, и пусть открытие, которое обещает, состоится по эту сторону могилы».
Мы проглотили свой эль, Гилберт подмигнул мне и кивнул. Осмотрев фазанью ножку, он обглодал ее начисто, затем высунулся в окно, осторожно огляделся, убрал голову и плотно затворил за собой ставни. Ткнув в мою сторону костью, он спросил:
— Что ты знаешь о китах, Джек? О спермацетовом ките? О кашалоте?
— Я читал книгу мистера Мелвилла, — ответил я.
— Тогда ты, безусловно, самый грамотный человек в мире. Мистер Мелвилл не пояснял… — Здесь старик снова осмотрелся и, понизив голос, закончил: —…феномен серой амбры?
Теперь мы все придвинулись друг к другу, забыв об ужине, слово приковало наше внимание, как он и предполагал.
— Описание субстанции было предметом краткой главы, насколько я помню, — начал вспоминать я. — Кажется, она возникает в брюхе кита и время от времени выделяется твердыми комками, часто содержащими клювы кальмаров. Считается, что эти клювы могут служить раздражителями, которые и провоцируют возникновение субстанции.
— Клювы кальмаров! — воскликнул дядя Гилберт, веско кивая. — Именно так. Без сомнения, ценная информация, Джек, для человека, способного представить такую вещь, как клюв кальмара. Но вот парфюмеры, не имеющие ни малейшего представления о клювах, сколько они платят за само вещество? За унцию, скажем. Не за твою омерзительную, недавно извергнутую дрянь, но за амбру, подобную жемчугу, промытую и очищенную солью моря и океанскими ветрами. Достаточно плотную для того, чтобы погрузиться на дно моря, клянусь богом! Знаешь, французы ее едят, хотя французы мало чего не едят. Вообрази, если сможешь, огромный шар, в три или четыре раза больше человеческой головы, — старик развел руки в стороны, украдкой глянув на остальных. — Огромный шар дюймов тридцать в диаметре, круглый как луна. Вообрази, если захочешь, кита, извергнувшего ее, кита длиной в сотню футов, гигантского левиафана, который, если пожелает, может проглотить столько Ион, сколько надо для вечеринки вроде нашей, и останется место для Валаама с заговорившей ослицей. Что ты на это скажешь, Джеки? Сможешь назначить цену на такую вещь?
Дядя Гилберт подождал — и мог ждать вечно, потому что ничего такого я представить не мог.
— Чертова куча золотых дукатов, — ответил я.
Старик откинулся на спинку стула и улыбнулся, забавляясь.
— Ну ты и хитрец, Джеки! Умоляю, открой, сколько составляет чертову кучу? Определись с термином.
— Сотни тысяч фунтов, — вставил Хасбро, переходя к самой сути. — Много сотен. Однако прецедентов таких не было — я об описанном вами размере. Парфюмеры никогда не видели такого товара, если он существовал. И он, скорее всего, принадлежал бы не им, а сказочно богатому коллекционеру. Только человек с необычайным состоянием сможет позволить себе обладать им.
— Вот именно, — сказал Гилберт, медленно кивая. — Но есть еще вариант — человек, который нашел это чудо и забрал себе. — Он внушительно подмигнул. — О, друзья, он существует, воистину существует; так и не иначе! И теперь я могу поведать вам секрет журнала капитана Соуни.
ГЛАВА 2
НЕПРИЯТНОСТИ В ПЕННИФИЛДЗ
Мы встретили это предложение гулом искреннего одобрения, на что старик покачал головой и добавил:
— Попозже и не здесь. Нет, джентльмены. Будьте терпеливы. Мы пропустим прилив, если не поторопимся.
— Помоги нам Бог… — начал было я, когда Генриетта Биллсон появилась с зажженным пудингом и бутылкой коньяка.
Мы выпили за здоровье друг друга, переправили в рты побольше вкусной еды, и как только вылизали свои тарелки, словно голодные псы, снаружи появился частный экипаж с монограммой «ГФ», золотом выведенной на дверцах. Гилберт распахнул оконную раму, махнул салфеткой кучеру, похожему на мертвеца, вложил приличную сумму в руку Генриетты и вытолкал всех нас за дверь, сжимая пистолет и грозно оглядываясь, как мне показалось, в жажде отстрелить кому-нибудь голову.
В экипаже, нагруженном нами и нашим багажом, мы погромыхали к реке по темным улицам, вовсе не дремавшим под летней луной. Я чувствовал себя так, словно меня схватила банда вербовщиков: выманила на встречу в «Полжабы», а затем бесчестным образом утащила на корабль до того, как пудинг завершил путь в мои внутренности. Экипаж сбавил тряскую скачку, чтобы не врезаться в напиравшую толпу при проезде по Лаймхаузу — ласкары [64], арабы и китайцы в ярких одеждах, проститутки и нищие в лохмотьях, моряки, только что вернувшиеся из чужих стран и спешившие прогулять полученное жалованье. Низкие дешевые гостиницы тянулись вдоль улицы, призрачные дворы тонули в зловонных испарениях; шипевшие газовые фонари лишь немного разгоняли ночной мрак, освещая битую черепицу и кирпич, мерзкие распивочные с дешевым джином и опиумокурильни. Черный смрадный дым поднимался из каминных труб, смешиваясь с вонью из лавчонок, торгующих жареной рыбой, и соперничая с запахами тысяч тонн всяческих товаров из надземных и подземных складов: табак, спиртное, сахар и патока, смола и снасти. Всё — здания, обваливающиеся и кренящиеся на все лады, темные от сажи, грязи и нищеты, и их обитатели — было настолько колоритно, что сам Хогарт [65] содрогнулся бы.
Карета, свернув к Вест-Индским докам, покатилась по узкой улочке сквозь Пеннифилдз, где ей пришлось сделать преждевременную остановку рядом с лавкой, перед которой валялись вперемешку железный лом, кухонный мусор, ломаные деревянные стулья, а с крюков свисало тряпье. Невдалеке находился жалкий паб с надписью «Веселая смолокурня», намалеванной на вывеске над входом, — не без потуг на иронию, решил я.
— Да господи, Боггс! Это что такое? — возопил дядя Гилберт, когда карета остановилась. Отворив дверцу, он выглянул наружу. Наш кучер, худой длиннолицый кокни [66], обменивался крепкими словечками с кем-то невидимым. Через минуту все мы стояли у кареты, разглядывая преграду — труп коровы, полностью перегородивший проезд. Хозяин лавки, старьевщик, в грязном фартуке, объяснял, что чертова тварь рухнула тут и издохла, а он не может сдвинуть ее один. История была совершенно маловероятная, потому что корова смердела, и ноги ее торчали над раздутым брюхом. Однако какой-либо угрозы я не ощущал, пока не заметил, как Сент-Ив и Хасбро обмениваются какими-то сигналами, за чем последовало явление пистолета Гилберта.