В десятых числах ноября одно за другим мне пришло сразу два письма; теперь письма приходили прямо на стройплощадку, после чего их разносили штатные почтальоны.
Одно письмо было от Ян Хуэя, к нему он приложил цветное четырехдюймовое фото в полный рост. Само собой, он высказывал свою благодарность – как и мечтал, он стал служить в армии, причем во флоте. После трехмесячного обучения на суше он собирался выйти в море. Его переполняла решимость стать превосходным моряком, а в будущем дослужиться до офицера, чтобы принести славу мне, себе, своей семье, а также всем родственникам и жителям Шэньсяньдина. На фото он выглядел подтянутым и отважным, красивая темно-синяя форма очень ему шла.
Это письмо наполнило мое сердце радостью, я чувствовала, что мои усилия были оплачены с лихвой, и потраченные на это пять тысяч абсолютно точно того стоили. Пусть даже он не станет офицером, рассуждала я, все равно, вернувшись в Шэньсяньдин, он уже будет выгодно отличаться от прошлых поколений жителей деревни: я верила, что армия – это прекрасная школа.
Ли Цзюань и Цяньцянь, увидав фотографию, весьма удивились и даже несколько не поверили, что у меня такой красивый племянник. Пришлось торжественно поклясться, что я их не обманываю, и все-таки их смущала большая разница в возрасте у меня и моей старшей сестры. В этом состояла моя изюминка, в двух словах такого не объяснишь, да и не хотелось мне тогда посвящать в свои дела кого бы то ни было.
– Долгая история, как-нибудь расскажу, – ушла я от ответа, надеясь, что они забудут и больше никогда об этом не спросят.
– Если он станет капитаном или кем-то в этом роде, буду его преследовать и не посмотрю, что он твой племянник, – пошутила Цяньцянь, – если же ему не судьба стать офицером, буду ему названой матерью.
– Брысь отсюда, что ты вообще несешь!
Ли Цзюань ее оттолкнула и, прильнув к моему уху, зашептала:
– Мне нравятся военные. У меня парень – командир роты в инженерных войсках. Как-нибудь с ним познакомлю.
– Думаешь, если будешь шептать, то я тебя не услышу? – воскликнула Цяньцянь. – Неужто решила скрыть от меня свой секретик? Я тоже хочу познакомиться со своим будущим зятем!
Мы с Ли Цзюань рассмеялись.
Помимо своей воли, я вдруг обняла Ли Цзюань и про себя от всей души пожелала ей счастья.
Второе письмо пришло от моего приемного отца Мэн Цзысы. Закрепившись на рабочем месте, я первая написала ему письмо, в котором сообщила, что у меня все в порядке, поэтому беспокоиться не нужно. Я считала, что это меньшее из того, что я должна и даже обязана сделать. Он растил меня больше двадцати лет, и я не могла просто так взять и испариться. Иначе это следовало бы воспринимать не иначе как черную неблагодарность. Если бы об этом узнала моя мама-директор, она бы меня точно осудила. Но я не то чтобы боялась чьих-то осуждений, просто не сделай я этого, у меня бы на сердце скребли кошки. А так я могла спать спокойно.
В ответном письме отец написал, что иногда мужчины очень ранимы, даже если речь идет об отцах семейства и руководителях; и даже если таким мужчинам уже приходилось несладко, иногда им все равно сложно преодолеть боль. После ухода моей мамы его сердце было разбито, и он никак не мог выкарабкаться из подавленного состояния.
Что касается меня, то после смерти приемной матери, стоило мне лишь подумать о ней, как в голове тотчас появлялось обращение «мама-директор». Фактически у меня было две матери, и в душе я не могла их не сравнивать. Стоило мне увидеть или услышать такие слова, как «мама» или «мать», в голове тут же возникал образ мамы-директора, а вовсе не родной матери, которую я никогда не видела и уже не могла увидеть. Последняя была для меня просто женщиной, о которой я, думая о маме-директоре, вспоминала вроде как заодно. Вспоминала и тут же забывала, как думают о родном колодце или реке, заодно вспоминая высохшее дерево или рыбака, которые находились рядом, если они и правда там были.
Еще отец написал о том, что спустя месяц совместного проживания с тетей Цюй они мирно расстались, поскольку их характеры и бытовые привычки не совпали. Тетя Цюй никогда раньше замужем не была, привыкла жить одна, поэтому ей было сложно освоить роль домохозяйки; сам он, привыкнув всю жизнь делить все радости и горести с моей мамой-директором, тоже не смог приспособиться к совершенно новой жене.
По его словам, он и тетя Цюй, как и прежде, остались друзьями, но не более того.
«Доченька, хотя ты и пишешь, что все у тебя в порядке и беспокоиться не нужно, я даже представить не могу, что моя дочь бросила университет, уехала черт знает куда да еще и устроилась помощницей на кухне. Из-за этого я чувствую, что как отец я не состоялся и полностью потерпел поражение, и, конечно же, я чувствую вину перед твоей мамой. Если тебе станет невмоготу, возвращайся домой. Под крылом у отца у тебя будет совершенно другая жизнь, что, собственно, в этом плохого?..»
От моих слез отцовское письмо сделалось мокрым. Меня потрясло не только то, что он до сих пор любил меня как родную, но еще и то, что он признал свою уязвимость, а еще то, что тетя Цюй все-таки не смогла заменить маму-директора и стать для него неразлучной спутницей.
Ответное письмо я написала в тот же день. Чтобы успокоить отца, я сообщила, что это был мой осмысленный выбор, что я не только получаю зарплату, но еще и рассчитываю на премию в конце года, что отношения с напарницами у меня вполне хорошие. Кроме того, жизнь на чужбине не так уж и безнадежна, в ней тоже есть свои прелести. Я предположила, что его наверняка заинтересует развитие Шэньчжэня – ведь кто из мэров в те годы не оглядывался на Шэньчжэнь? Поэтому я подробно изложила все лучшее о Шэньчжэне, что наблюдала сама или слышала от людей. В итоге у меня вышло длиннющее письмо на четыре страницы.
В одно из воскресений Ли Цзюань объявила, что некто хочет пригласить нас на ужин. Когда я и Цяньцянь стали допытываться, кто