Постепенно я привыкла жить вместе с фабричными девушками, проводить с ними время вне работы по-своему было даже приятно. На фабрике и дома я наслаждалась разной атмосферой, мне казалось, что жизнь полна самых разных оттенков.
Как-то в воскресенье я вернулась домой уже после десяти вечера. До этого я провела в общежитии перекличку работниц – в одиннадцать часов двери гостиницы, как обычно, должны были запереть, но Ли Цзюань еще не вернулась, поэтому меня это несколько удивило.
Я прилегла на кровать, решив в ожидании ее почитать книжку.
В дверь постучали, это оказалась хозяйка.
– Можно к тебе на пару слов? – спросила она, странно глядя на меня.
Когда я пригласила ее пройти, она пробормотала:
– Мне очень непросто поднимать эту тему, моему мужу говорить тебе об этом неудобно, поэтому он послал меня. Ты наша постоянная клиентка, все это время мы неплохо ладили друг с другом. С одной стороны, было бы неправильно, если бы мы не поставили тебя в известность, а с другой – такой разговор не из самых приятных. Дело в том, что Ли Цзюань в последнее время часто возвращается очень поздно, однажды так и вовсе заявилась уже после закрытия, на следующий день многие постояльцы жаловались, что она среди ночи тарабанила в дверь. Сейчас к этому делу относятся очень серьезно, ты должна ей как-то об этом сказать… Если повторится что-то подобное, что уже произошло с Яо Юнь, наша гостиница окажется в черном списке…
Я даже не помню, что именно ей ответила. Может, даже и вовсе промолчала. Я даже не заметила, как хозяйка вышла из комнаты. Совершенно ошарашенная, я сидела на стуле, словно меня вывели из строя, нажав на специальные точки на теле, мне хотелось снова прилечь, но я не могла даже пошевелиться. В тот момент я поняла, что означают выражения «в голове звенящая пустота» и «кровь бросилась в голову».
Я не заметила, сколько прошло времени, когда я услышала доносящееся из коридора звонкое цоканье женских каблучков и нарочитое покашливание хозяина.
Открылась дверь, и на пороге появилась Ли Цзюань. На ней было выданное в ночном клубе темно-зеленое в розовый цветочек ципао, которое выгодно подчеркивало белизну ее рук и ног. Стоило признать, что в ципао фигурка Ли Цзюань выглядела особенно стройной. Она сделала легкий макияж. Я впервые видела Ли Цзюань накрашенную, и должна сказать, что у нее это неплохо получилось: румяна и пудра добавили ее овальному личику еще больше очарования. Черные волосы пышным облаком вздымались на макушке, на щеки свисали небольшие пряди.
Красные туфли на шпильке.
Увидав красные туфли на шпильке, я в тот же миг почувствовала, как в моих жилах застыла кровь; затем горячий поток волна за волной хлынул прямо мне в лоб…
Заметив, что я ошарашена, Ли Цзюань рассмеялась.
– Вернулась? – задорно спросила она.
Она была явно навеселе.
Я холодно уставилась на нее, не удостоив ответом.
– Кто тебя рассердил? Иди ко мне, сестрица тебя обнимет, и все будет хорошо.
С этими словам она направилась ко мне, собираясь заключить в свои объятия.
Уловив запах алкоголя, я грубо оттолкнула ее двумя руками, так что она отскочила на приличное расстояние и плюхнулась на кровать.
– Я же тебе ничего не сделала, к чему выплескивать на меня весь твой гнев!
Нисколечко не рассердившись, она снова засмеялась; затем расстегнула свою сумочку и вытряхнула все ее содержимое прямо на кровать, я увидела целую кучу банкнот, а кроме того, часы с большим циферблатом, которые обычно любят носить начальники.
– Подожди-ка. Ты явно требуешь внимания, но сперва я должна закончить свои дела, – сказала она, пересчитывая деньги. В основном там были стоюаневые бумажки, которых набралось почти на тысячу.
Я молча наблюдала, как она открыла свой чемодан, вынула из его кармана кошелек, положила туда пересчитанные купюры и засунула кошелек обратно. Взяв часы, она немного ими полюбовалась и тоже спрятала их в чемодан…
Закончив все свои дела, она сняла туфли, уселась по-турецки на манер дунбэйской бабули и, массируя ступни, произнесла:
– А теперь рассказывай, кто тебя обидел, что ты так разозлилась?
– Откуда у тебя такие туфли? – в свою очередь спросила я.
– Ты вроде не пила, а задаешь такие странные вопросы. Купила, а ты думала, что украла?
– Твои красные туфли напомнили мне одну девушку.
– Какую еще девушку?
– Яо Юнь.
– Что еще за Яо Юнь?
– Девушка, которая тоже здесь жила, но в один прекрасный вечер ее забрали в полицию.
– За что? – спросила она, закатывая глаза.
– За то, что торговала собой, – злобно рявкнула я.
На самом деле я хотела сказать «за проституцию». Выпалив эти слова, я почувствовала себя ужасно виноватой и в душе уже очень раскаивалась.
– Ты вообще о чем? Это уже слишком!
Она потемнела лицом, надела тапочки, взяла тазик и, не глядя в мою сторону, направилась умываться.
– Не выходи в таком виде, – предупредила я.
– А что не так?
– Хотя макияж тебе и идет, хозяевам ты тоже кое-кого напомнишь.
– Кого на этот раз? – спросила она, даже не поворачивая голову в мою сторону.
– Всю ту же Яо Юнь.
Даже сама я уловила в своих словах оттенок осуждения.
Она поставила тазик на пол, медленно повернулась, направилась ко мне и, высокомерно посмотрев сверху вниз, спросила:
– Ты сейчас серьезно?
Ее тон стал холоднее.
Я смело встретила ее взгляд и надменно ответила вопросом на вопрос:
– Я похожа на юмористку?
Неожиданно она отвесила мне пощечину.
– Вон, – сказала я.
На какую-то секунду она впала в ступор, затем вдруг резко развернулась, наспех запихала в чемодан все свои вещи и направилась к выходу.
– Стой! – вырвалось у меня.
Она снова замерла на пороге.
– Тапочки тебе выдали в гостинице, – приказным тоном заявила я.
Она неспеша вытащила ноги из тапок.
Она вышла прямо босиком, еще и дверь за собой придержала, чтобы та не издала ни звука.
Я посмотрела на тапки у двери и разрыдалась.
Про сон можно было забыть. Стоило прикрыть глаза, как передо мной возникали красные туфли на шпильке.