Франциску Лукичу покоя нет в могиле:
католики его папистом объявили,
а волей лютеран философ именитый
в предшественники их зачислился – в гуситы.
Свои резоны есть у братьи православной:
сплочение славян сочтя заботой главной,
Писание друкарь издал не на латыни —
на языке Руси, что Белой звать поныне.
Колокола Хатыни
Даже если бы скорбный звон
заглушило парадным гулом,
был бы мною распознан он
по сведённым от боли скулам.
Даже если бы ожил прах
палачей, порождённых адом,
их размёл на семи б ветрах
гнев идущих со мною рядом.
Не усматривая врагов
в чужеземце и чужеверце,
здесь и двух не ступлю шагов,
не споткнувшись о чьё-то сердце…
Позитив
Чудный сон приснился поутру:
за полночь гуляю по двору
(что за двор, и сам не знаю: снами
спутано случавшееся с нами).
Я не зажигал в печи огня,
но в руках дымится головня.
Вдруг из тьмы, тяжёлой, как портьера,
выбегает чёрная пантера!
Успеваю на спину упасть
и втолкнуть полешко зверю в пасть…
Жизнь и въявь на чудеса богата.
Жаль, на головешки скуповата.
Над туманом
Над туманом по утрам и вечерам,
освещаемый пологими лучами,
золочёными крестами блещет храм,
будто жаркими молельными свечами.
Тот (не к ночи будь помянут), кто готов
блеск небесный заслонить от православных,
отлетает от сияющих крестов,
как хвороба от огня свечей заздравных.
Есть на стыке тьмы и света та черта,
та граница между явью и обманом,
где душе необходима высота,
позволяющая видеть над туманом.
Естественно
Зачем круглы навершия церквей,
ведь купол не прочней двускатной кровли?
Духовный мир – одних с душой кровей,
и служит в нём она объектом ловли.
Но вержется на землю душелов,
как Див с небес, как падальщица-птица:
на луковках и шлемах куполов
лукавый дух не может угнездиться.
И здесь, внизу, не ведая стыда,
спешат ему отдаться – в интересах,
естественно, прогресса – господа
на майбахах и прочих мерседесах…
Двенадцать строк
Классический сонет по форме строг.
Но строг и смысл. Ответственна за это
логическая формула сонета.
Раскроют ли её двенадцать строк?
Один катрен – посыл, иначе теза.
Второй – контрастом служит для него
и назван антитезой оттого
(прошу прощенья за азы ликбеза).
А в третьем происходит синтез их —
так цепь слагают сомкнутые звенья.
И часто ключ всего стихотворенья —
двенадцатый, как час полудня, стих.
Владимир Тепляков
Стихотворения
Владимир Алексеевич Тепляков родился в 1952 г. в гор. Каунасе (Литва) в семье военного врача. Окончил Рижский политехнический институт, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Стихи печатались в «Литературной газете», альманахе «День поэзии», альманахе «Предлог», журналах «Даугава», «Дарьял», «Дружба народов», «Новый мир». Участник антологий «Русская поэзия. XX век» и «Русская поэзия. XXI век». Автор четырёх поэтических сборников. Член Союза писателей России. Живёт в Москве.
Перемены
Начинается всё хорошо.
Начиняется тоже неплохо.
И не то чтобы поезд ушёл,
А цвета поменяла эпоха.
Облетает с плакучих листва,
С облаков – вертолёты Ми-8.
Невозможные прежде слова
Мы с высоких трибун произносим.
Возвращаясь на круги своя,
Горе горькое ходит по кругу.
Заклинают судьбу сыновья,
В ахиллесову прячась кольчугу.
И любой неожиданный жест,
Невзирая на время и место,
Вызывает скорее протест,
Чем желанье ответного жеста.
Начинается всё хорошо.
И – ручьями становятся реки…
Лишь фонарь, угодивший в стишок,
Сеет свет всё у той же аптеки.
Несбыточное лето
Был месяц март… Хорошее начало.
Но было так: свирепствовал июнь.
Не громыхало. Только припекало.
Разогревало бронзу и латунь.
Но страсти не замешкались на старте.
Пылали щёки. Капало со лба.
Обида жгла: ну почему не в марте?
А потому. Всё схвачено. Судьба.
Июнь. Июль. Поспевшая черника.
Поэтому и губы так черны.
Нелепый сон: в какой-то чаще дикой
Какой-то стол; какие-то блины…
«Всё та же слякоть», – напиши, и баста.
И станет ясно, что июль, июнь —
Несбыточны… Сны снятся, но нечасто.
Скажи: я счастлив. Постучи и сплюнь.
В городе
Внезапным ветром поднятая пыль.
Кружащаяся в воздухе газета.
Проездом из мечты автомобиль
Какого-то торжественного цвета.
Породистый и рядом – бородач.
Один – свиреп. Неможется другому
В ошейнике. Фотогеничный грач
Позирует зеваке записному.
Глазастая на пылких каблучках.
И вновь она, целуемая в щёку.
Какое-то движенье в облаках.
Какая-то возня неподалёку.
И взявшийся откуда-то испуг.
И – словно тень от этого испуга —
Напоминанье, что очерчен круг,
И тем труднее вырваться из круга.
Раскинув крылья, полыхает бант
На голове поклонницы качелей.
И жмётся исхудалый музыкант
К фигуристой своей виолончели.
Маргинал
Ничейный пёс с обиженным лицом
на мир глядит. Вчера он стал отцом,
но никогда об этом не узнает;
зато без промедления облает
добротной кожей пахнущий штиблет,
поскольку у него такого