Забот немало: задирать ворон;
собачиться с такими же, как он;
крутить недолговечные романы;
затем скулить, зализывая раны…
А кто-то в охраняемом дворе
живёт себе в уютной конуре.
Чужой судьбы всегда милее запах…
Но стоит ли ходить на задних лапах
или валять цепного дурака,
коль жизнь и так короче поводка?
Уж лучше флиртануть с дворнягой встречной,
облаять всех от полноты сердечной…
И утешаться тем, вкушая кость,
что каждый в этом мире только гость.
Инородец
Поэт всегда немножечко еврей.
Ворона белая, всеобщий раздражитель.
Что б ни носил он: тогу или китель.
Кого б ни пас: гусей или друзей.
Он сердцеед и капельку злодей.
В раю ему заказана обитель.
Он будет ада постоянный житель,
Когда отставку даст ему Орфей.
Шалун до гроба. Вздохов прародитель.
Воспетых лун заведомо бледней,
Бельмо в глазу румяных королей.
Но не борец он. Не народный мститель.
Он яркий мухомор среди груздей.
Невольных дум нечаянный даритель.
Тайна
Не думающий расставаться с клёном,
Желтеть не собирающийся лист
Недолго будет щеголять в зелёном
И вдруг поймёт, что путь листа тернист…
Любимец муз непоправимо грустным
Предстанет; увяданью хризантем
Воздаст инструментарием искусным,
Как воздавал цветенью перед тем.
Такая вот, листающая рощу
Громоздкая частица бытия,
Постичь пытаюсь, действуя на ощупь,
Каким задуман кажущийся я?
Воспоминание
Я был любим.
И ты была любима.
И все напасти проносились мимо:
Не жалил быт,
Не блеяла нужда,
Не проникали в сердце холода…
Был каждый день
Предвосхищеньем ночи.
И плод запретный
Был всё так же сочен.
Душа не знала, что такое мрак…
На самом деле было всё не так.
Собеседники
Безлюдно и сухо.
Задумчиво падает лист.
Прыгучая вновь
заставляет собой любоваться.
Воистину в ней
цирковой умирает артист:
За этим зверьком
нелегко даже глазу угнаться.
То мышь прошуршит,
землеройную тайну храня,
То прямо у ног
длиннохвостая скачет пичуга…
Гляжу на деревья.
Деревья глядят на меня.
И кажется, мы
хорошо понимаем друг друга.
Путь
Мягко учишься стлать —
лгать себе самому,
потому что судьбу не обманешь;
потому что никак не даётся уму
бесконечность,
в которую канешь.
Как ни прячь
безответные мысли в тетрадь,
как ни пробуй
поверить пророкам —
ты один на один
с невозможностью знать,
с пеленой,
что спадёт ненароком.
Всполохи
О, этот миг меж первой и второй,
Когда ещё внимательны и пылки!
Но пир уже, как водится, горой:
Теряют равновесие бутылки,
Уже слова не лепятся к словам,
И трогательно тянет к недотрогам…
Когда ж по уготованным углам,
Убого обустроенным берлогам
Нас гулкие развозят поезда, —
Не верится, что карта будет бита,
И не смутит ни падшая звезда,
Ни мчащаяся в небе Маргарита.
Прогулка
Сквозь облака прицельно бьют лучи,
Но день уже непоправимо зыбок.
Шаги замедлив, бережно молчим,
Довольствуясь оттенками улыбок.
Тончайший луч напрягся – и погас.
И день погаснет – и вчерашним станет…
И новый день напишет свой рассказ.
И вновь обворожит или обманет.
Эволюция
На макушке погасшего клёна
Полыхает последний герой.
Перелёт совершает ворона,
Подавая сигнал звуковой…
И когда-нибудь всё повторится:
Некой осенью некий статист
Потревожит вальяжную птицу,
Заглядится на пламенный лист;
Но в глазах у него отразится
Совершенно иная печаль;
И, быть может, дремучая птица
Будет молча таращиться вдаль,
Не пугаясь бескрылого клона…
Иль нештатный аукнется вред,
И у клёна окрасится крона
В ядовитый какой-нибудь цвет;
И каким-нибудь грустным поэтом
Будет клён необычный воспет,
И прибавлено будет при этом,
Что высокое сходит на нет…
Или вдруг от скандалов шпионских
Содрогнётся невидимый фронт;
Всё смешается в доме Облонских,
Невзирая на евроремонт;
Потускнеет задвинутый глянец,
И среди возрождённых святынь
Заиграет чугунный румянец
На чугунных щеках героинь.
Перезагрузка
Беседую о том, чего не ведал.
Любуюсь тем, чего не замечал.
И тот пейзаж, что мне созвучий не дал,
Сам по себе иначе зазвучал.
Одно и то же – с каждым днём дороже.
От мест привычных – глаз не оторвать.
Привычны вороватые вельможи:
Других, похоже, неоткуда взять…
О чём бы ни молчали ежечасно
И чем бы ни поддерживался дух —
Всё больше понимаешь: жизнь прекрасна.
Всё меньше – говоришь об этом вслух.
Василий Казанцев
«Страха времени – нет…» Казанцев Василий Иванович родился 5 февраля 1935 г. в деревне Таскино Варгатёрского сельсовета Чаинского района Томской области. Окончил историко-филологический факультет Томского университета (1957) и Высшие литературные курсы (1971). Работал школьным учителем, журналистом. Автор более двадцати поэтических книг, выходивших в Москве, Томске, Новосибирске. Среди них «В глазах моих небо» (1962), «Прикосновение» (1966), «Рожь» (1983), «Счастливый день» (2004), «Восторг бытия» (2017). Лауреат литературных премий имени Есенина, имени Твардовского, «Имперская культура». Литературовед и критик Вадим Кожинов писал: