Когда-нибудь
Когда-нибудь часы мне проворкуют: «Проснись!»
И выгорит, что время поменялось и в них.
И утро достоверное меня осенит
Крылами твоих бабочкообразных ресниц.
Когда-нибудь я спрячу под подушку восторг,
И сердца не оставлю я себе даже чуть.
И, смуглое дыханье повернув на восток,
Я о твоём восходе над судьбой дошепчу…
Когда-нибудь я коме не добуду врача.
Раздам по пчёлам воск и задушу абажур.
И пальцы отпечатков я себе обожгу,
И стану мироздание собой омрачать…
Когда-нибудь я вышлю режиссёра за кадр
В какой-нибудь безвылазно далёкий Шенген!
И мы с тобою рухнем головами в закат
С весёлым песнопеньем по моём кошельке!
Когда-нибудь я вовсе никогда не умру…
И загрустится так, хоть прямо в землю ложись…
И выложу на сайте бытиеточкаru
Свою такую недоговорённую жизнь…
Листопад
Этот город закадычный,
Этот город виночерпий
Вдруг завел себе обычай
Не меняться ни на четверть.
Город ласковых простушек.
Город с нежностью у горла.
Листопадами разбухший,
Безоглядно пьяный город.
Город с дымкой на устах
Героически устал
От погодных эскапад,
Листопад, как листопад.
Это чудо или нет? —
В бабьелетней пелене.
Тонет сердце и стопа…
Листопад… Листопад…
Ты безжалостно наденешь
Листопаду в тон одежды.
Сердце, словно пьяный дервиш,
Зарыдает безутешно.
И умру еще не весь я,
Как бы сладко ни хотелось…
Золотое поднебесье!
Листьев желтых оголтелость.
Море
Оденьте Море в парчу и бисер
И нареките меня сестрою.
А я на пепле подметных писем
Воздушный замок любви построю.
Набейте трюмы закатной медью,
На дальний берег судьбы отправясь.
Поймайте в парус безумный ветер
И обретите скитания радость.
Когда ты был любимым,
Я бредила стихами
Про лето и про зори,
Про росы и про лён.
Когда ты был любимым,
Я, затаив дыханье,
В твой мир, как в лепрозорий,
Входила напролом.
Зеленым крепом закройте окна.
Раздайте нищим свои рубашки.
Слезу сорвите с аккордеона,
На нем гадая, как по ромашке.
Оденьте Море в парчу и бисер
И нареките меня сестрою.
А я на пепле подметных писем
Воздушный замок любви построю.
Когда тебя любил я,
Над пустошью погостов
Вставало моё Сердце,
Как солнце над песками.
Казалось мне, что Счастье —
Забытый в море остров
В отчаявшемся Море,
Прогорклом и бескрайнем.
Лукреция
Я помню панику в Ватикане
и колокольный разгул анафем,
когда на улицах отекали
тела торговцев, солдат, монахинь…
Я помню Чёрной Луны оттенок,
когда взошла Моровая Порча —
Луны прогорклой на лобных стенах,
на лобных стенах палаццо Борджиа.
Я помню дни карантинов дымных —
дни волколунья и концесветья,
когда с угодливой бонной ты мне
прислала Белую Розу Смерти.
Я помню, как без размыслий тени
к Харону в лодку присел за вёсла.
Навзрыд вороны мои взлетели.
Погасло Сердце… при всех замёрзло…
Я помню, как постучался в Дом Твой,
где лучшим перьям страны на зависть
с какой-то непревзойдимой помпой
Декамероны Твои писались.
Я помню: в ужасе отпиранья
в карманах шарился за словами
и Твои руки, как две пираньи,
по волосам моим засновали.
Я помню: Ты мне сказала, дескать,
никто не сможет сыграть на лютне…
И пошутила с улыбкой детской,
что в мире стало немноголюдней.
Я помню: губы Твои мерцали
и становились глаза невнятней,
когда в бокал золотой Марсалы
Ты уронила невинно яд мне.
Я помню ВСЁ – до плеяд мельчайших:
мои Архангелы протрубили…
Ты протянула Судьбы мне Чашу…
(О, как дрожали Твои рубины!)
Я помню – Голос из Жизни Бывшей,
из губ любовных, из пут любовных…
Как Ты склонилась, решив – не дышит —
я буду помнить… я буду помнить…
Федра
Ты сегодня в безудержном платье,
с бутоньеркой на шляпке из фетра.
Спекулянтам утроенно платят.
Ну и правильно: в «Камерном» – «Федра»!
На Москве нет билетов искомей.
Говорят, осьмерых придавило;
потому, что волшебствует Коонен,
потому, что поставил Таиров.
Незабвенно: как хромовой птицей,
как с лицом февралеющей саржи,
ниспадала на лапы балтийцев
лепестковая та комиссарша.
Не забыто: сановно пилаты
отпускали по милостям шатким.
Но я видел, как рядом была Ты,
как до чёрта была хороша Ты!
Но уже надвигалась когорта
неразлучных Лубянки и МХАТа,
и уже шелестело по городу —
Не последует… Духу не хватит.
Сладкопевцам кремлёвского гвалта —
ИМ – ваять многоорденный опус.
Но, Таиров, единственный, Вам-то! —
эта бронза, что ордер на обыск!
Ведь за нас, не христосуясь с нами,
наши БОГИ во гневе решили:
мы такой