Манифест
Информационный шум отменил бессмертие.
Крах великого нарратива привел к страху перед существованием.
Страх перед существованием стал новой диктатурой.
Страх перед существованием воскресил фундаментализм во всем его
омерзительном многообразии.
Свобода достижима лишь в непрерывности творческого процесса.
Свобода имеет сугубо человеческие границы.
Искусство XXI века не имеет ни прошлого, ни будущего.
Искусство XXI века живет и умирает в зрительском восприятии.
Искусство XXI века – это искусство забывать.
Мы – дети своего времени.
Мы обречены на забвение.
Мы обречены на высказывания, релевантные для текущего
исторического процесса.
Повторение никогда не идентично.
Мы оставляем смерть личным делом каждого.
Стекал сок слов (Большая Советская Энциклопедия)
Брасос – веш
Барзас – ангоб
Вешин
Газлифт
Евклид
Куна – ломами!
Гоголь – дебит!
Кваркуш
Кварнер
Конгур
Мёзия – моршин пластырь
Струна – проба собаки
Чага
Ремень
Яя
Разруса мошение
Фрезошинический шквар поежей
Смиротворное любвепятие штифов
Перечёркнутое имя тела
Первыхватывая слогословия сомневаний
Приготовоздить непослученное серединце
Наблюядывая мошение разруса
Разруса мошение
Само разру…
саморазру…
Разруковырять заследие любовеств
Ш Е Н И Е
«сталактитами поцелуев и слов…»
сталактитами поцелуев и слов
мой рот беззначен как и любая война
как lim(n) при n стремящемся к бесконечности
где n – слёзы счастье любовь да хоть та же смерть
или может быть моим сердцем идущим против часовой стрелки
всегда по кругу что неразрушаем даже
при саморазрушении бесконечности
бесконечно далёкое от точки ноль из плюса в минус и обратно
время прилипло к его подошвам я отторгаю любую материю
геометрия тел не замкнута здесь продают камни
Неписьмо
(Звуки
Незряче
Заполнили
Здание)
Слипся со смыслом сор
По содержанию стен
Старость стекает словно
Словьих мясников слюна
Стрелки стучат распад
Стерлись следы-слова
И седина страниц
Скрыла пространство сна
звукИ)
занялИ
землИ
(знаниЙ
Зеркало
Забвение не дарит легкость
Загоняя шрамы глубоко под кожу
В теле топя осколки зеркала
Погружая в чужое безнадежное детство
За сладко-липкие нити страха
Что не пройти насекомым памяти
За простыни невиновности
Где смерть ступала стопами умытыми
(Я не хочу забывать
Я не хочу умереть стерильным)
Хрупкость
Тишиной омывает тело
Вкрадчивый шепот касаний
Белизна заполняет голос
Циферблаты листами сминая
Между блеском молчащих слов
Отражается хрупкость во взгляде
Невозможность лелеет смерть
За царапинами расстояний
Равнодушие
Страх целлофаном впивается в лица
Царапая склеры туманя предметы
Стены пытаются с пальцами слиться
Нашим глазам не закрыться
Тело почувствовать сможет успеть ли
Снаружи их груды грязны и раздеты
Мы смотрим в окна забитые сплетней
В мокрых пеленках из смерти
Голод
Печатая в теле глубокие борозды
Тянутся к горлу руки голода
Витрины приличий безумьем расколоты
Ловим друг друга взглядами голода
Под крики людей и урчание города
Нас убаюкает шёпот голода
И нет больше времени бессмысленна молодость
Спутались мысли с мыслями голода
Что не было сделано землёй дорисовано
Мы не проснулись в объятиях голода
Анна Аркатова
Съёмочный день в Лидо
Поэт, прозаик, эссеист. Родилась в Риге. Окончила филфак Латвийского государственного университета и Литературный институт им. А. М. Горького в Москве. Работала преподавателем словесности, редактором. Член Союза писателей Москвы. Лауреат Международного Волошинского конкурса, дважды дипломант премии «Московский счет» за лучшую поэтическую книгу года («Прелесть в том», М.: Воймега, 2012 и «Стеклянное пальто», М.: Воймега 2017). Автор шести поэтических книг. Живет в Москве.
Смерть в Венеции
Я не ослышалась – это ведь русская речь,
где колыбельную льют по лагуне широко?
Дует сирокко,
кулич из песка не испечь —
свой календарь и свое колесо у сирокко.
Бледной болезни то розы горят, то костры,
бьется под пальцами связка тугих интервалов,
камера смотрит на море на мор – не откры —
вается тот горизонт, что ты мне открывала…
Страсти ли это неправдоподобная хна,
старость ли это, любви недобор и приманка —
но человек и художник, достигшие дна,
нежно обнимутся,
сердце оближет изнанку
летнего френча, нащупает шелковый шов,
мальчик в купальнике сделает в облаке сальто,
всё хорошо, дорогой, всё теперь хорошо,
мятный туман прошивает буксир «Esmeralda» —
Смотрим сначала – объявлены списки утрат,
чашек фарфоровых ясно видны монограммы,
Густав, начнем из затакта – закат есть затакт,
дальше… слуга перепутает чемоданы.
«Любимый город засыпает…»
Любимый город засыпает
в нем наступает тихий час
для голубей ворон и чаек
собак выгуливавших нас
для всей природы изобильной
архитектурных ордеров
для сводной музыки дебильной
среди скамеек и шатров
для всех охранников в охране
сирен и кодовых замков
для фотографий