и просто камер видеонаблюдения
Открой стальную дверь не жилься
и ты когда в постель ложишься
кому-кому а нам пожалуй
здесь ничего не угрожало
Спи-спи купальник мой спортивный
спи-спи виталик мой противный
ладонью липкой на спине
(он что ли бреется?
ты что ли бреешься? – я не!)
ко мне уйди не прижимайся даже
во сне
Нет прижимайся
Вчера автобус специальный
у нас показывал мультфильм
смотри смотри идут цыгане
смотри смотри не открывай
А ты открыла (баюбай)
Зато теперь не шелохнёшься
и у подъезда там где мы
втроём читаем шерлокхолмса
никто не выглянет из тьмы
и волосы не встанут дыбом
домой уходит люда дыгас
стучит заветными сабо
все продолжается само
Пока любимый
спит как мертвый
поспевшей вишенкой на торте
щелчок – и вот идет волчок
довольный зайку волочёт
сбивает вишенку хвостом
за милицейским за постом
скрывается
билетик скомкан
ключи прощаются с тесемкой
летят и падают ничком
и снятся под половичком
«колоссальное значение приобретает литература…»
колоссальное значение приобретает литература
приобретает приобретает вот похоже приобрела
и значение это постоянно теперь дорожает
как все что оказывается в одних руках
вот такие дела
а могла бы пролиться – я говорю о литературе —
не Добычиным Оуэном
Лемом и Кастанедой
а шершавой обложкой
«Тяпа не хочет быть клоуном»
опечаленный Тяпа тебя-то тогда я и недо —
целовала
и вот во предзимнем войлоке
полагающихся печалей разглядываю аванс
а случись отреветь их над Тяпой
умалилось бы всё? удвоилось?
и вообще на каких условиях
природа выдерживает баланс?
«Я глазами стреляла по тысячу раз на дню…»
Я глазами стреляла по тысячу раз на дню
ничего такого сверхъестественного не заметила
пока у официантки в кафе
не упало на пол меню
предварительно взвившись над стулом и баром как метео
А я еще ничего заказать не успела
ничего можно сказать не узнала на вкус
а меню летело официантка рдела
и зардевшись совсем прошептала
«какой конфуз»
вы встречали конфузы в родных устах
официанток хотя бы одной из ста?
вот и я расхотела есть и увидела все как есть
то есть целый город – а это был город Тобольск —
на опрятном наречии взял развернул меня к северу
где ничего не исчезло
потому что никуда не неслось
а
на холодном колодном (зачеркнуто)
на еловом кондовом (зачеркнуто)
на здоровом каком-то кедровом хранилось сервере
Пятая колонна в Жан-Жаке
Вот они входят садятся со всеми зна —
комы нет новых но в этом ли новизна
водку закажут морс пять штук огурцов
и начинают двигать столы с торцов
каждый за ними каждому как-то рад
а ты выйдешь на линию им не сестра не брат
с чашкою грога – что там такое – грог?
хочешь забав или просто нашла предлог
поговорить о прекрасном ужасном о
долгоиграющей жизни в одно окно
где экономь на краске но трать на вдох
где на любое здрасьте вскипает босх
женщины стрижены словно короткий фильм
жесты процежены через бумажный фильтр
горлом намытые тихо слова лежат
смысл не лыком нёбом рукопожат
смутно поймешь и упустишь о чем здесь речь
люстра давала свет но давала течь
вещи бракованы чист сединой висок
все застрахованы только не спит барсук
Из новой орнитологии
Сначала был нежным сливочным и творожным
Путался в волосах моих
Выбирался сложно
Потом оседал чаинкой растворялся как нескафе
Расписывался на мне ручкой в каждой графе
Отнимал от бумаги пальцы чтобы припасть к моим
Отнимал у красавиц пассы – кто там справа там мы сидим
Два взъерошенных голубя парочка снегирей
Никогда не летающих кстати
Умирающих среди ветвей
Как поведал мне орнитолог наблюдающий это сам
Различающий триста видов
По одним голосам
Сон Чайковского о Чехове
как будто утро, ты стоишь с вещами,
гармонию секундой оснащая,
берёшь легко, внизу блестит ступень,
нет, не блестит всего лишь продолжает
твой шаг – в жасмине соловей лажает
и нет отца, а это только тень.
лоснится степь и проседает бричка
гружена шерстью, свечка единичка
не вспыхнет, нет, вот-вот же рассветет,
слуга подходит, под руку берет,
судьба заводит новый оборот
с тобою лично
…
задабривать судьбу какая мука —
то звук ей дай, а то ей мало звука,
у чехова вон вовсе тишина
или лузга страстей странноприимных,
иль ангелов стечение именинных,
иль жизнь свисает знаков лишена,
а мир под нею как дагерротип,
то черно-бел – то серебристо-зыбок,
то цел и смел – то подребристо-зябок,
отпустишь пальцы – в небо улетит,
как ты сказал – он черно-бел?
нет сер он,
не броситься ли всем в объятья веры,
не взять ли цвет у моцарта, а с ним
замкнуть круги – светись, интерпретатор,
дорога так крута, а так – поката,
так – сверзимся – а так?
так победим.
Сон Чехова о кинематографе
я снимусь на фоне карты мира
как поклонник позднего модерна —
там лазурь застиранным сапфиром
обнимает бурую каверну,
на ходу заломаною