А ещё нужно работать, в конце концов, а ещё стопка нечитаных книг, ещё английский, география, история и литература с ребёнком.
Крутишься, крутишься, а времени не хватает. Поэтому вместо лопаты на огороде – культиватор, вместо ванны – бетономешалка, вместо ручного рубанка – электрический, вместо телевизора – спутниковый интернет.
Чуть подстучать колотом, подвинуть плечом – и бревно почти там, где нужно. Опять забираюсь наверх, снимаю стропу. Теперь, балансируя на досточке, засверливаю два верхних венца, вбиваю деревянный нагель, чтобы скрепить их.
Теперь укладываю паклю на нижнее бревно, прибиваю её степлером, чтобы не унесло ветром. Ломиком перекантовываю бревно на две калабашки, оно теперь стоит прямо над тем местом, где ему лечь. Используя лом как рычаг, опять поднимаю каждый конец по очереди и выкидываю калабашки.
Легло. Чуть осаживаю колотом. Любуюсь, гордый.
Лежит. Круглые бока жирного бревна поблёскивают даже в свете серенького дня. Ещё ни одной трещинки, сырое, только из леса. Килограмм двести пятьдесят – триста.
Спина цела.
Лежит бревно, и остальные лягут, куда денутся? А там уже легче пойдёт – все эти стропила, обрешётка, железо.
Когда темнеет и работа моя останавливается, то я чувствую, как ноет тело. Перекусить и полчаса поспать, а потом уж всё остальное.
Обрешётку на крышу прибивали вместе с сыном и железо клали с ним. Нужно, наверное, приучать понемногу. Перестук молотков, когда один из них в руке наследника, греет мою душу.
Ему, одиннадцатилетнему, уже интересно строить с отцом, но только при условии, что работа опасна и мама боится. Едва высотные труды окончены, едва я отвязываю от него страховку, интерес теряется – мир деревяшек, стружек, гвоздей, мир, пахнущий смолой и мужским потом, слишком реален, чтобы захватывать мальчика надолго. Пощекотали маме нервы, папа порадовался – и будет. Ребёнок уходит обратно в мир фэнтези.
Виртуальные и выдуманные миры бесконечны и радостно плодятся сами собой. Наш – ненадёжен и конечен. Он не даёт уверенности, он хрупок и слишком мал – не развернуться толком.
Каким большим был мир в моём детстве! По бескрайним прериям скакали индейцы и любовались колышущимися стадами бизонов, дикари съедали английских капитанов, капитан Немо владел в одиночку всем подводным миром, а сибирские охотники своими немудрёными, заряжавшимися с дула винтовками промышляли медведей и ладили деревянные кулёмки на пушного зверя. Такой мир приятно наследовать и исследовать.
Можно летом разорять из интереса птичьи и мышиные гнёзда, часами смотреть на поплавок в ожидании неведомой добычи или наблюдать за битвами рыжих и чёрных муравьёв, раскапывать кротовые норы и прорубать запутанные ходы в крапиве или лопухах. В городе можно осваивать крыши, чердаки, подвалы и свалки Замоскворечья по пути из школы домой. Можно собирать монеты или марки далёких стран, мастерить рогатки и самопалы для будущих экспедиций в неведомое. Можно чуть подрасти и радостно начать менять мир – завоёвывать и покорять его, использовать и переделывать под себя, изучать его законы, обычаи и языки населяющих его народов, если есть охота – устраивать революции, войны против несправедливости, основывать города или заводы, прокладывать новые магистрали, в конце концов просто строить бани и дома из толстых, ещё почти живых смолистых брёвен.
А когда мы плавали бить китов,
когда о нас плакали столько вдов, –
то при каждой был дороге Христос на крестах,
и на каждом был пороге маркиз в кружевах,
и была святая Дева, и был король!
Так писал Поль Фор.
За время, прошедшее с моего книжного детства, население нашей планеты удвоилось, а расстояния уменьшились. Мир съёжился, его рукава стали коротки для моего правильно воспитанного долговязого мальчика.
Природа требует охраны, животные требуют гуманного отношения, люди требуют толерантности, леса горят, вода в четырёх заливах Байкала стала опасна для питья, издох в зоопарке последний белый носорог.
Скотобойни становятся всё современнее и эффективнее. Батюшки в церквях говорят, что стали подавать много записок о здравии домашних четвероногих питомцев. Треть продовольственных продуктов в развитых странах выбрасывается.
Международные аэропорты и рестораны Макдональдс везде одинаковы, собирать банковские карты далёких стран неинтересно. В нашей речке уже не так много рыбы, а раки, жившие в таинственных подводных норах, вывелись. На самых далёких от дорог опушках леса, куда я устраиваю мальчику маленькие экспедиции, трава примята колёсами квадроциклов. А звёзды и неоткрытые планеты так и не стали ближе.
А теперь на белом свете всем хорошо,
не печалуйся, матросик, нынче всем хорошо –
ни Христов на крестах, ни маркизов в кружевах,
и во Франции республика, и в Париже президент,
только нет,
только нет ни единого кита!
Чудеса выдавились в гетто Хогвартса, свободное пространство для манёвра – в менее населённые виртуальные вселенные. И, чтобы не портить глаза за экраном, наш послушный мальчик освоил настольную коллекционную игру «Мэджик», по которой пишут книги, по которой устраиваются турниры, которая имеет огромное множество миров поинтереснее нашего пустеющего.
Недавно на одной из игровых карточек сына я увидел вполне себе нормального левиафана, возможно, он даже превосходит наших размерами. И его совсем не нужно охранять и беречь, этого выдуманного кита.
По воскресеньям в Сапожке рынок. С раннего утра и до полудня обочины дороги в бывшей Пушкарской слободе у съезда на рыночную площадь (точнее, асфальтированную площадку) густо уставлены машинами. Любимой очень нравится, когда я вывожу её туда. Сама ездить любит гораздо меньше, рынок – дело семейное. Поздоровается с кем-нибудь, её обязательно спросят, а что же она одна приехала?
Другое дело, когда я несу пакеты с покупками, тоже останавливаюсь, ручкаюсь со знакомыми, перешучиваюсь. Так, не торопясь, приглядываясь к товарам и людям, проходим до мясных крытых рядов, где иногда вперемешку с покупателями бродят куры и хромые собаки, а потом, совершая основные покупки, постепенно возвращаемся к выходу.
Женщины переговариваются необыкновенно звонкими, свободными, не городскими какими-то голосами, мужчины в тёплых рыбацких сапогах и камуфляжных куртках тяжело скрипят снегом. Блестят люрексом и пайетками на тугой джинсе школьницы, сопровождаемые полными мамами, деловито