Любимой нравится домашний пористый сыр, домашнее масло и творог у одной женщины, бочковая селёдка у другой, печенье у третьей, нравится запасаться костями и необыкновенно дешёвыми обрезками говядины для собаки, пробовать копчёности или колбасу, она долго выбирает цветы, саженцы или семена. Её восхищает, что можно заказать знакомой продавщице джинсы для нашего худого, долговязого подростка и не тратить время, мотаясь по московским торговым центрам, где ребёнок всегда тонет в одежде подходящей ростовки.
Моей любимой, как и мне, кажется, что продукты питания здесь здоровее, вкуснее и дешевле. Картошка-морковка-лук-чеснок свои, без химии, соленья-варенья тоже, хлеб хрустит и пахнет, вода родниковая, молоко летом сын берёт у фермера, яйцами снабжают соседи и дядька. На магазины тратится гораздо меньше времени. Но у всего свои минусы, от здешней еды постоянно пучит. «Рязань косопузая!» – жалуется любимая, держась за живот.
После рынка мы обычно заезжаем в магазин «Бакс» или в «Пятёрочку» за чаем, кофе и крупами. Всё это возле центральной площади с круговым движением вокруг скверика и Ленина на трибуне с поднятой рукой. Скверик расположен на месте разобранного на кирпичи Успенского собора. Хлеб берём в скитской пекарне. Йогурты, кефир, ряженку покупаем в магазинчике, торгующем продукцией Старожиловского комбината.
В этом Старожилово, как и в Сохе, и в Кирицах остались постройки, возведённые железнодорожными магнатами фон Дервизами. В Старожилово – конный завод, в Сохе – усадьба и конный двор, в Кирицах – целый дворец, на ступенях которого Золушка теряла свою туфельку в старом чёрно-белом фильме. Старший фон Дервиз не побоялся вложить деньги в такое новое дело, как железные дороги, и стал миллионером, построив рязанскую чугунку.
Сапожковские купцы собирались и к себе железную дорогу тянуть от Шилова, проект заказали. Город бы, конечно, поднялся, но строительству помешала война с Германией. Так и осталось в Сапожке три тысячи населения – что сейчас, что сто пятьдесят лет назад.
Пробовали мы пару раз заезжать на Шиловский рынок, который работает по субботам, но любимая говорит, что там ей совершенно не нравится – всё какое-то не своё, чужое.
А Сапожковский рынок – своё? «Своё», – отвечает. Наш дом, стоящий посреди этого нового для наш ландшафта, ландшафта, ставшего для нас «кормящим и вмещающим», делает некоторые вещи совершенно своими для моей привередливой и разборчивой любимой, горожанки, психотерапевта, сибирячки, в которой течёт половина русской и половина бурятской крови.
Своими для неё уже стали древние городища и рыночек в Сапожке, места на бугре, где растут рыжики, подосиновики или белые, просёлочные дорожки вдоль Пары, где мы по осени мешками собираем вкусные дикие яблоки на сушку и на пастилу. У неё даже появилась любимая заправка «ТНК» в Кораблино, где она обязательно останавливается по пути из Москвы, где всегда мало народа и вкусный кофе. Есть у неё свои места, где она рвёт щавель и одичавший чеснок, полевую клубнику и землянику, есть бывший хутор Ляпилиных, где она срезает для букетов белую и голубую сирень.
Есть в округе места для того, чтобы просто посидеть и полюбоваться, есть места, где мы бываем только в определённое время, например, возле Попова озера весной, где слушаем, как мощно и смешно кричит, будто дудит в горлышко огромной бутылки выпь, «бучал» по-местному. Есть лисьи и барсучьи норы, возле которых мы ставим иногда фотоловушки, есть гнёзда канюков, есть висячие, похожие на дамские несессеры гнёздышки ремеза. Есть болотца с огромными жёлтыми ирисами, есть на поле куртинка белых, бездумно танцующих ветрениц или анемонов, которых мы всё собираемся перенести и к себе на участок. Есть укромные поляны между берёзовыми островками леса, где из-под лыж с шумом взлетают из снега тетерева, есть посадки, возле которых устраивают свадьбы и лопочут зайцы.
Мы это всё открыли и присвоили за прошедшие восемь лет.
В пределах нашей ограды мы насадили яблонь, груш, алычи, ёлок и разных кустов, за оградой – сосны, липы, осины и клёны. Воткнули даже дуб, который за это время вырос совсем ненамного, но который когда-нибудь, лет через триста, надеемся, станет не хуже сторожевого, с круглой пышной кроной. Дуб попался странный: свои заржавевшие жестяные листья он сбрасывает только весной, перед тем как раскроются новые почки, и всю зиму стойко с пышной шевелюрой, шуршит листвой на ветру.
Выходя вечером из нашего деревянного дома, глядим от крыльца, как весь наш видимый мир потихоньку вертится вокруг Полярной звезды – Золотой Коновязи, как называют её буряты. Нам нравится мысленно оглядывать ближние и дальние окрестности. Мир вращается вокруг Золотой Коновязи и нашего домика, на который она нацелена, воткнутая в небо. Видно, как Большая Медведица, привязанная к ней на коротком аркане, снимает своей шумовкой звёздную пену с неба. Или это карельский Сохатый ходит, а не Медведица? Или это вообще идут Семь Ханов, как называют эти семь звёзд на Алтае?
«Дерево всегда посередине всего, что его окружает», – писал Рильке. И в этом приятное преимущество моей растительной деревенской жизни. Я залил фундамент и пустил корни, определил для себя центр мира, теперь меня не пугает моя ничтожность, когда я задираю голову к звёздам или читаю новости в интернете.
Солнечный, масляный Алтай и пронзительное беломорское побережье, претендовавшие раньше на звание центра нашего мира, заняли свою удалённую орбиту и красиво плывут вокруг нас вдалеке. Радостно сияет за три тысячи километров от любимой её родной Новосибирск, издали мне светит Камчатка с мысом Угольным в Пенжинской губе и с заливом Корфа, где я провёл прекрасные месяцы своей жизни.
Мощно пульсирует в трёхстах километрах отсюда моя родная, капризная Москва, устраивает во мне приливы и отливы настроения и энергии. Но всё же я верю, что она крутится вокруг построенного, почти что выращенного мной дома на берегу Кривелька, а не наоборот. Хотя иногда, конечно, и возникают сомнения.
Максим Артемьев
Максим Артемьев родился в 1971 году в Тульской области. Окончил местный пединститут, аспирантуру в Москве. Работает журналистом. Автор ряда книг, в том числе «Путеводитель по мировой литературе», «Гюго» (в серии «ЖЗЛ»). Регулярно выступает как литературный критик и книжный обозреватель. Живет в Москве.
От Перми до Тулы
О рассказах Павла Селукова и Олега Хафизова
Совершенно случайно я наткнулся в журнале «Алтай» № 4 за 2018 на рассказики Павла Селукова. Точнее, первой их прочла жена, а потом уже порекомендовала мне, зная мои вкусы. Я прочитал и задумался. Кто он, Павел