– Я и Захару так сказал. Пусть знает, что мне не нужна жизнь без него.
– Он знает. – Опасную тему я решила обходить стороной. – Нам пора возвращаться, иначе меня мать изобьет. Представляю, что она думает. Не могу ей позвонить: закончились деньги.
– У меня тоже ноль на счету.
– Пора выбираться отсюда!
Мы спустились по ступенькам, которые так жалобно скрипели под ногами, что казалось, это плачут щенки, замурованные в камни.
На улице проносились машины, окатывая незадачливых пешеходов из глубоких луж.
Николя пообещал помириться с Захаром, и я отправилась домой.
Несмотря на то что Николя был старше меня на несколько лет, ему требовались защита и помощь. Он был слишком ранимым и деликатным для нашего мира. Рядом с ним я в двадцать один год чувствовала себя мудрой и старой.
Жизнь на войне сделала меня взрослой, способной принимать непростые решения. Если бы меня спросили, какое самое важное качество в человеке, я назвала бы доброту. Доброта – это все, что нам нужно. Ее так трудно найти и так легко потерять. Храните доброту как зеницу ока. Те, кто творил добро, первыми увидят Христа.
Захар, несмотря на свою харизматичность, был от меня дальше, чем Николя. Он олицетворял собой человека ищущего, сомневающегося и предполагающего.
Если бы общество, которое до сих пор мыслит так же, как в каменном веке, принимало людей с их чувствами и желаниями, в мире было бы меньше зла. Общество, в большинстве своем, осуждает однополые браки. В некоторых странах осуждают не только словами. Пулями. Веревками. Камнями. Общество не принимает семью, не основанную на заветах из священных книг.
Чувство, что нужно защитить Николя и Захара, не покидало меня. Помимо воли я стала человеком, попавшим в любовный треугольник, и мне следовало немедленно исчезнуть, чтобы сохранить их пару.
Пусть они будут счастливы.
Любовь преодолеет все.
Я смогу.
Я смогу.
Я смогу.
Ярослава Пулинович
Ярослава Пулинович родилась в 1987 году в Омске. Жила в Салехарде, Заводоуковске, Пыть-Яхе, Ханты-Мансийске. В 2009 году окончила Екатеринбургский государственный театральный институт (отделение драматургии Николая Коляды).
Лауреат премий «Дебют», фестиваля драматургии «Евразия», «Новая пьеса» (в рамках «Золотой маски»), «Арлекин», «Текстура», «Долг. Честь. Достоинство» и других. Автор двух книг пьес и киносценариев «Победила я» и «За линией». Живёт в Екатеринбурге.
Тумбочка
Монолог
Она – большая, грузная, грудастая, в старой мешковатой одежде. Лет ей 45–48, выглядит старше. Но улыбка – детская, хорошая, простая.
ОНА. А я много времени-то у вас не займу. Места вот займу много – это правда, это есть такой грешок. Помните, как в анекдоте: «Людка, говорят, белое полнит?» – «Нет, Клава, тебя не белое полнит, тебя полнит то, что ты жрешь по четырнадцать раз в день!» Это про меня! Ну, я такая… объемная. Меня, знаете, как родные называют? Тумбочка! Правда, смешно? Тумбочка! (Смеется.)
Ну, начать надо с того, что Верка, она у нас сразу такая была… Бедовая, знаете. Она родилась сразу после меня, через два года то есть. Мамка ее не любила. Верка у нас хилая была и с причудами. Писалась вот до двенадцати лет, котят двух замучила. Мать ее била, кричала. Ну, оно тоже понять можно, отец у нас сгинул тогда. Вроде как без вести пропал.
Из милиции ведь к нам приходили даже, показания брали. Поехал в город на заработки – и сгинул, но… тогда ведь ни телефонов этих сотовых, ничего… Мать по тому адресу-то городскому общежития ездила – а там нет его. Мол, уж месяц как не живет. Потом и в газете мы его искали, и в больницы, и в морги звонили. Ничего не нашли. Так и сказали нам потом: сгинул, но… Мать тогда нервная была, а Верке – четыре года. Я сейчас вот читаю литературу всякую: это ж детская у ней травма была. А тогда тоже думала: специально она чудит, нам назло. А вот сейчас в литературе этой психологичной пишут – травма. Так я теперь думаю, у ней испуг же еще был. Ну ее же этот, Вадик, в детстве напугал – этот мамкин сводный сумасшедший брат. Когда маленький был, говорят, совсем дурачком рос. А потом вымахал в такую вот детину. Баб с дедом пили, говорят. Я их почти и не помню, на лодке только катались, помню. У них лодка была. Ну вот и родили такого. Мамка нормальная, а брат дурачок. Вот он Верку нашу в семь лет того… Не со зла, по болезни. А Верка потом и прудила… Дело-то замяли. Матери оно, как потом с этим жить? Ну, она про это не очень… Вадика-то потом в больницу на пожизненное отправили. Если про него заикнешься, она все, помню, говорила: «Вас не спрашивают? Вы и не сплясывайте!» В общем, тяжелое у Верки детство было. Не в пример никому.
А потом Валька родился. Валик-шпалик, чемпион, жопой пашет стадион! Правда, смешно? (Смеется.) А это мы с Веркой про него придумали. Но нет, вы не подумайте, Валик-то не такой был, и он не психованный. Он – наша такая любовь был! Ой, как, помню, мы с Веркой с ним нянчились! Вот здесь голова, вот здесь ножки и кудри, с кудрями прямо и родился! Ну такой, прямо святой! Прямо я не знаю, Иисус Христос с иконы! Я теперь такие часто покупаю… Но только такие, где потолще. Худого Христоса не люблю, никогда не беру, а вот там, где он – кудрявенькая симпапусечка маленькая, такие я всегда покупаю! Мать в графе «отец» поставила, потому что все молдаване – козлы и жизнь у ней несчастная от этого. Молдаване у нас тогда церковь строили, но…
И последняя – Настюха. Настюха родилась – это мне сколько? Так уж шестнадцать лет было. Тоже, правда, мамка сказала: в графе «отец» будет прочерк. А дядя Гена тогда у мамки был, как обещал-то, помню! Я для вас все! На части всех за детей порву! А мы ему какие дети? Я-то с ними и четырех лет не прожила! Ну что ты к чужой семье-то примазываешься? Мы – семья, а ты тут кто? Не знаю, что у них там наперекосяк пошло, какой разлад вышел. Пил он – это правда. Но хоть и пил – деньги-то все в дом нес. Мы с ним-то у мамки и зажили. До этого всякое было… Ну, с другой