Поступила в техникум народного хозяйства. Но я-то что?! Я ж – не видно вам, нет? Я ж маленько горбатая с детства. Так-то не видно. Вот если одежду-то снять, там видно будет. Я почему всегда вот такое все ношу? Я ж, не думайте, я в интернете Cosmopolitan читаю. Ой, интересный он! Кто с кем, кто как… Там и мода есть. Но мне нельзя по моде, мне горб надо закрывать. Мамка говорила: в детстве меня пьяная бабка уронила. А потом уже, на диспаризации сказали: наследственное оно… Генетическое! Но! По наследству передается! Бабка-то не виновата.
Так я чё? Чё дальше-то было? Поступила, ну училась, но про меня-то неважно… А потом-то, я на втором курсе уж была, ко мне Верка переехала. В тот же техникум поступила! Училась-то она не очень, а вот поступила! Там, на поступлении, вообще говорили: с деревни не пробиться! Техникум-то техникумом, а все же городской. У него там баллы, говорят, были. А она-то пробилась, представляете? С деревни! Из области! Представляете, какая девка? Ой, Верка у нас была красивая! Она и щас красивая, но тогда… Волосы черные, кудрявые, фигура точеная, глаза зеленые! Ну чисто цыганка! Она даже по пьяни врала ухажерам: мол, да, цыганка я! Цыганский барон в родне затесался! Что, выкусили? Цыганка я, Аза, да! Цыганская дочь! Бери меня, неси в кибитку! Но я-то знала: нет у нас цыганских кровей, одни белорусы да татары в роду, ну чисто русские мы, в общем…
Но только Верка училась не очень. Я за нее и домашку делала, и к педагогам ходила. Но, знаете, Верку тоже можно понять: когда тебе семнадцать и у тебя такой успех. Я имею в виду мужской успех. А что же… Я ее за это нисколько не осуждаю. Она красивая – этого ни отнять, ни прибавить. Она рано начала на дискотеки ходить. Тогда уже можно стало, никого не стесняясь. Да и что стыдного? Ну, подумаешь, девушка на дискотеке танцует! Красивая! Цыганка практически! Я ее понимала. Я-то туда почти не ходила… Ну, с Веркой пару раз. Но мне не очень это все: музыка гремит, все пьяные… Я-то понимаю, если ты красивый, у тебя свое удовольствие – познакомиться с кем, может, там это что… Нет, ну мне по молодости тоже хотелось, чего уж скрывать… Нравились там мальчишки тоже. Да только я же горбатая. Горб-то у меня! Но его под одеждой не видно совсем, так и не заметишь…
А к концу первого ейного-то курса Верка стала мрачней тучи ходить. Я даже не по ейному виду, я по нашим, деревенским, приметам поняла. Ну, ходит немножко так, как уточка, поджимаясь, цвет лица не тот… На растущую луну ревет… Я ей говорю: «Вер, что случилось?» Она сначала: ничего, ничего… А потом и выдает: «Я беременная, Свет…» Я говорю: «Вер, так это же хорошо, у нас ребеночек маленький будет». А она, такая, смотрит на меня. «Свет, – говорит, – ну какой мне ребенок, я ж на аборт на завтра записалась». Тут я ее за ручки-то цыганско-русские тоненькие взяла, говорю: «Ну, Вер, ну хуйню-то не неси, ну какой аборт? Там же уж поди ребеночек у тебя сформировался! Ну, вырастим! Ну какой аборт? Ну, поможем, ну какая же мы семья, если ребенка не вырастим?» И Верка так на меня посмотрела: «Да, Свет?» Я говорю: «Да, Вер…» Она потом заплакала еще. И заснула. До трех дня тогда проспала.
Вот тогда-то мне, значит, и пришло письмо. Я ж вам этого-то еще не рассказывала, нет? Я ж в газету написала – ищу знакомства. Написала с толком, с расстановкой: только для серьезных отношений, вот этот ваш разврат без штампа не предлагать, а уж потом – посмотрим. Фотографию, написала, только в ответном письме. Что еще? Курящих не люблю, написала, алкоголиков мне не надо, ну а в целом – чтобы человек был хороший, для души. Про горб писать не стала, постеснялась, да и не видно его на первом свидании будет, а потом уж как-нибудь да объясню. Объявление мое в шестом номере, за июнь, напечатали. А в конце июля и пришел ответ. Тон письма мне сразу понравился. Сеня, говорит, зовут. Работает электросварщиком шестого разряда, высший, значит, разряд у него. Женат не был, а хочется. Жизни особенной никогда не знал: мама, бабушка, сестра. А хочется любви какой-то, вот такой вот… Ну и я ему ответила. А потом – он, а потом – снова я…
И так мы до февраля до самого переписывались. Я уж его и Сенечкой называть стала, и сердечки на конверте пририсовывать. И предложил он мне вживую встретиться. Я пишу: давай, а чего ж нет-то? И стала к встрече с Сеней готовиться… А тут Кирюша наш поспел!
Кирюшка-то – мой постреленочек! Я это всем говорю! Мой пострел – везде поспел! Кирюшка у Верки сложно рождался. Да и беременность сложно давалась. Пять раз! Пять раз нас на сохранение клали, но! А потом, тоже идиоты… Уже рожать срок подошел… Причем у Верки таз клинически узкий. Я ведь ходила, узнавала, там и справка была потом: клинически узкий таз. Восемьдесят пять сантиметров! И с чего они взяли, что она сама родит? Да это ж вам и заяц, и кто угодно скажет: да не родит она вам без кесарево-то вашего! Да ну где же сама? Цыганка чистая! Ну, в общем, нас перед самым-то Новым годом домой отправили, с сохранения до дому. А там два дня – первое января, а ей срок рожать подошел. Ну, они думали, там еще две недели запаса-то есть, чтобы ее на кесарево, а она-то сама… Ну и она… Ну как вам сказать, тяжелые роды у ней были. Сама порвалась, ребеночка сжала. Я так понимаю, Кирюшкина травма-то – она от сжимания…
Я к тому времени нам квартиру сняла, уже сама в конторе работала. Но там контора, знаете, не бей лежачего, чеки заполнять! Правда, из-за того, что неполный техникум, на меньшую зарплату взяли. Я ж не доучилась тогда. Ну а что делать? Нам же жить на что-то надо было… Ну