А потом вот маленько проблемы начались. У Вальки-то с работой никак не клеилось. Ну, знамо дело, сидевший он. А у Верки никогда работа, я так понимаю, в приоритете не была. Там поработает, здесь поработает, но… И пошла она, значит, в восточное кафе официанткой – ну, хачапури там, шашлык-машлык, как они это умеют… И стал за ней ухаживать такой Ахмед Мухаммадиев, друг хозяина… Ухаживал красиво, бывало, до шести утра ее не было, а приходила вообще на рассвете с цветами. Ну я так, конечно, смотрела: «Ну, Вер… хочешь – гуляй, ты – женщина молодая. Колька в тюрьме, да он тебе даже и не муж… Тебе решать». Но я этого не одобряла, конечно. Ну не нашей он веры. Я не то чтобы какая-то, ну не нашей же веры. А потом эти теракты начались. Я ей тысячу раз говорила: «Вер, ты точно знаешь, что этот твой – не тот ихний террорист настоящий?!» Она обижалась. А потом, уже в том году, как Кольке выходить было, сказала: «Я это… Мне, туда-сюда, все равно ислам принимать надо. А то ему там другую телку маринуют. У них так принято: здесь телка, там телка…» А это я же вам еще не сказала, что она за это время Машку родила, Марям по-таджикски, и там история такая была: он же ее признавать не хотел, пока Верка ислам не примет. Ну, нормальный такой, да? Ребенка, значит, ты сделал, а признавать его не хочешь? Лobko! Вот и я так думала. А жили мы тогда все на съемной, в двушке: я, значит, Верка с Кирюшкой и Машкой, Валик со своей новой, зарождающейся девушкой. Мне-то много не надо, мы с Кирюшкой на кухне как-то пережидали, а вот Верке с ее новорожденной и Вальке с его любовью там место требовалось…
И я в итоге себя, конечно, немножко виню. Потому что Верка-то в конечном итоге приняла ислам, и этот Ахмед Мухаммадиев ее забрал к себе. И свадьбу им спраздновали по всем законам ислама. Меня не позвали, потому что я ж не мусульманка, мне что там делать? Вообще они не хотели, чтобы с нашей стороны родственники были. Мне только потом Верка фотографии распечатала. Решили, что Машеньку она забирает, а Кирюша мне остается. Кирюша и не хотел туда. Он очень на Верку-то за Ахмеда этого злился.
Вот я это тоже не понимаю. Ты проповедуешь ислам, ты – исламист, так? Зачем тебе русская жена? Мы русские, я не говорю, что мы все православные, но у нас своя, русская, вера. Ты в исламе живешь. Вот сидит перед тобой русская женщина, ждет мужа из тюрьмы. Что тебе от нее надо? Зачем ты ее тащишь в свой гарем? У ней и так все хорошо! Нет, надо притащить, надо обратить в ислам, надо плов научить готовить. А все для чего? Чтоб калым за нее не платить, я так считаю. Вот она, восточная хитрость. Мы, русские, – простодырые, у нас приданое за невестой идет, а у них за невесту калым платится. А тут ничего платить и не надо, раз не ихняя она. Вот и вся любовь! Я так считаю. Хотя, со своей стороны, Верка его любила, конечно… Сейчас вроде тоже любит, но тогда прямо сильно любила, я видела…
Колька-то, когда вышел, он ее вернуть пытался, разбираться к ней ходил. А она ему сказала: «Уходи!» И потом Ахмедовы братья Кольке тоже объяснили, что он неправ. Приходил ко мне побитый весь, несчастный такой. Я ему денег одолжила на первое время, и он куда-то пропал… Ну, дай бог, чтобы все наладилось у него.
И вот Верка с Машенькой-то ушли. А мы и остались в одиночестве: я, Кирюша, Валик и его девушка. Я эту девушку за всей-то нашей смутой всерьез и не восприняла… А тут смотрим с Кирюшей – а у ней живот растет, но… Я даже не пойму, то ли я обрадовалась, то ли огорчилась. Ну а чего огорчаться? Валик тогда охранником уже работал. Да и семья же! Я – к ней, говорю: «Кать, никак ты беременна?» Ну, она не очень разговорчива, но кивнула. А тогда шла повсюду реклама этих новостроек – ну, строились вовсю такие квартиры, современные, большие, в многоэтажках. Двадцать там этажей, двадцать пять. Новые районы целые. «Молодежный», «Лесной», «Заречный»… Это сейчас все уже знают про них. А тогда повсюду только реклама была: «Новый район – новая жизнь! Новостройки! Новостройки! Новостройки!» Вот ко мне Валик и подошел: «Сестра, – говорит, – у тебя ведь деньги водятся, у богатых людей работаешь. Ты меня сызмальства упустила, тебе и отвечать. Катерине моей рожать скоро, купи нам квартиру». Ну а я давно уже думала про то. Что надо им, конечно, отселяться… Да и сбережения были. Вот я им квартиру-то и купила. В долги залезла, конечно. Но зато не спростодыра, а с хитростью купила: половину – на Валика, половину – на Кирюху. Ой, как потом Катька ругалась! Ой, как кричала! А я на своем стояла! Вот так ей прямо и сказала: «Что тебе еще надо? Ты не одна тут такая нуждающаяся! Ишь, нашлась королевишна! Кирюше тоже квартира нужна!» Вот так я кричала. За это Катя меня к близняшкам – а у них близнецы, мальчишки, родились – напрочь не подпускала. За то, что вот такая вредная я, но!
Я очень принципиальная вообще-то, вы знаете! Я вот в магазине до каждой копеечки сдачу требую! Нет, ну а что?! Это же мои деньги, правильно? Я их честным трудом заработала. Вредная я, но, такой уж уродилася. Ну я ж горбатая, а горбатого, как известно, могила исправит… (Смеется.) Не общаемся, в общем, мы с ними… Из-за Кирюши, значится.
Пожили мы с Кирюхой вдвоем недолго. Потом к нам Настена приехала. Так эта кулема, представляете, в институт поступила! На