Ну вот, летом, правда, я к маме ездила, говорю: «Мам, а ты помнишь, мы к бабе Любе на четвертое отделение приезжали? На лодке еще катались, а потом баб Люба нас шанежками кормила? Еще папа был мой, только мы с Веркой у вас тогда были…» Она мне отвечает: «Что, Надь?» А Надя – это сестра еёная, она в шестьдесят восьмом утонула. А я ж теперь еще сиделкой по ночам, и я теперь про это знаю… Ну, деменция так проявляется, старческое слабоумие. Если чужим именем тебя старик называет – это верный признак. Я к своему Соломону Моисеевичу бегу, неврологу-то, он мне и подтвердил: да, деменция, надо лечить… Ну вот, я маму-то и перевезла. Это я, самое главное, вовремя усмотрела. Я, знаете, в других домах сиделкой-то насмотрелась… Нет, мама у нас, тьфу-тьфу-тьфу, не такая. Ну, бывает иногда, что не узнаем… Но памперсы нам пока не нужны. Таблетки все пьем. Какие нужны – все пьем. Тяжело – и с ней, и на работе. Но, с другой стороны, вот, а как рак у людей по телевизору или война? Вот я Донецк смотрю или Луганск, ой, как у меня сердце разрывается… Я ж им и деньги посылала, ой, как тяжело людям жить, как тяжело сейчас стало…
А у нас-то все, слава богу, хорошо. Все, слава богу, выросли, выучились. Слава тебе господи! Хозяева у меня все хорошие! Сейчас другое время, все стали вежливые такие! Мода, что ли, у них, не пойму… Все: «Простите, пожалуйста»… Не пойму… Раньше, бывало, матом… А сейчас, наверное, мода… Денег у меня тоже хватает. Вот Кирюше новый компьютер купила. Триста восемьдесять четыре тысячи стоил, со скидкой нам дали. Красивый. Ну все там: память, карта эта, Стивен Джобсон… Яблоко, короче! Ну, последнее слово! Кирюха-то на программирование у нас закончил колледж, с работой пока не очень, но оно и понятно: компьютера-то хорошего не было, а у них же все на этом завязано, но… Рабочий инструмент, тут уж как говорится! (Смеется.)
Насте тоже вот надо айфон их этот восьмой купить, чтоб его. Она же в Москве сейчас у меня. Все у нее там в шоколаде, вроде бы и молодой человек есть. Но она у нас в этом плане, знаете, строгая такая… Я такой характер уважаю. Все при ней: и наша красота сибирская, и характер. Вот уж чего Верке-то не хватило… Единственное, айфон восьмой нужен. Она хочет это… как его… видеоблокером стать. А там камера хорошая нужна. Ну, чтобы снимать-то… Будет деньги большие зарабатывать. Видеоблокер – это, знаете, самая модная профессия щас. Они миллионами деньги-то гребут, видеоблокеры-то. Мы ж росли, мы ж и слова-то такого не знали… Вот времена-то настали, да?
А Верка у нас тоже хорошо. Детки растут у ней, с Ахмедом они живут. Я туда не хожу, она ко мне ходит, и детки ейные ходят. Все меня любят, и прямо душа у меня не болит больше за них. Вот и дождалась… плодов, как говорится. У всех все хорошо.
Мне вот недавно Сеня написал. Женился он потом, да уж развелся. И опять вот пишет: скоро в нашем городе проездом. Да я уж отвечать не стала. Вдруг опять наобещаю с три короба, а судьба еще какую-нибудь фентифлю выкинет? Нет, я уж лучше так… Да мне и надеть нечего. Да и про мой горб он не знает.
Я чего пришла-то? По поводу Веркиного долга. Я вот сейчас все не могу… Я знаю, там сумма большая… Она не платила, не могла сначала, да штрафы потом пошли, она и испужалася… Ну, дети же у нее, надо понимать, да и с причудами она у нас. Вадик-то, помните, дурачок, я говорила. Травма ж у ней. Я тут прочитала… Что долг-то рекрутизировать можно – ну, по частям заплатить. Вы бы оформили, а я бы платила. Оформим, а? Я вот сумму-то одну принесла… А там, глядишь, через месяц и вторую занесу… И третью. Верка-то вам всяко не заплатит, а я по частям уж как-нибудь… Вы рекрутизируйте только, чтобы я сама за нее платила…
Верка-то у нас болеть часто стала, четверо деток у ней да травма еще эта. Жалко мне ее, не могу, болеет, но… А у меня-то шея не переломится за нее заплатить… Куда ей ломаться-то? (Смеется.) Я ж горбатая… Под одеждой просто не видно, а там горб… Не верите? Вот, потрогайте… потрогайте… потрогайте…
Она смеется, дает всем желающим потрогать свой горб, отдает деньги и бежит дальше, по своим нехитрым, но очень важным делам.
Егор Белоглазов
Я пересёк Врата Расёмон
Vestimentum urbem
Гляди на этот мир из-под рубцов мохера,
Покуда холодов кольчужное ярмо
Не высветлит зенит и пальцы инженера
Из шпилек и волос не выстроят домов.
Трамвайные пути влиянию вельвета
Тобой подчинены, и улиц разнобой,
Бордюров суета, гудение проспектов —
Ложатся на бедро вельветовой волной.
И тонкое х/б, запомнившее формы,
Немыслимые днём, наброшены сплеча
На реку и вокзал, на правила и нормы,
На то, что я во сне увидел сгоряча.
Лениться не вольна, ты лён кипенный скинешь,
Ни птичьи голоса, ни зелень не тая;
Но хлопок – как хлопок: застынь! и ты застынешь,
И обовьёт подол танцующую явь.