Традиции & Авангард. №1 (4) 2020 - Литературно-художественный журнал. Страница 48


О книге
на карусель, которая зависнет на самой верхушке и свалится, – не то, совершенно не то, что подчинено подобной абсурдной взаимосвязи и нашей человеческой логике, но нечто иное, не такое логичное, но ощутимое…

И насколько категории нравственности известны этой невидимой прядильне?.. Правда ли эти законы как-то с нею соотносятся, приводя в действие те или иные нити, делая изысканнее рисунок ткани? Скорее, он чувствовал имморальность этих бесконечных нитей, даже их устрашающую ледяную имморальность, но вот стоило ему спроецировать этот образ на уровень обычной жизни, где бьет закон времени, пространства и смерти, как почему-то (совершенно непонятно) начинал перед ним разыгрываться настоящий нравственный (именно нравственный, несмотря на всю интракосмическую имморальность) квест: игра с собственной совестью, успех в которой прибивает к его берегам блага, а поражение приводит к творческой несостоятельности (это было худшим из поражений). Порой ему казалось, что он хранит дикий секрет, порой – что он сумасшедший. А суть квеста заключалась не в том, чтобы непременно делать то, что диктует совесть, ибо она бывает глупа и слепа, а чтобы подключать некую высокую интуицию, которая предугадает правильность выбора. И как часто случалось, что выбор, совершенный по совести, был мелок и приводил к целой лавине несчастий, а то, что предугадывала интуиция, через три шага вело к худшему из зол! Поэтому требовалась не только совесть, но еще духовное зрение, ясный ум и масса других качеств, навыков и духовных инструментариев для манипуляции в этой тонкой сфере духа.

Давно, уже очень давно его измучила эта теория. Вот два дня тому назад он попытался ее и себя, проеденного ею насквозь, проклясть. Однако все как будто возвращалось на круги своя. Он как будто уже не мог жить иначе: и в его голове щелкал и щелкал пряльщик, созданный им и выдающий ему «правила» на новый день, и варианты ответов, и варианты развития событий. А то, что он единственный со всего курса получил заказ на роспись стены для уважаемого господина бывшего мэра, ему нашептывало, что, может (может ведь, черт подери!), все же это приносит результаты – и еще немного, и он усовершенствуется и сонастроится с музыкальным инструментом Вселенной.

Из лавки «Хрустальный Гусь» доносился клавесин. Точнее, поскрипывающая, заунывная запись странной мелодии, состоящей из одних реприз, шедших одна за другой, и вгоняющей слушателя в состояние какой-то меланхолической зависимости от этих повторений. У окна, при свете зажженного абажура с райскими птичками и цветочками, заваленный со всех сторон пыльными статуэтками, картинами, стульями, сосудами разного назначения, конфетницами, книгами, покрывалами, подсвечниками и неработающими граммофонами, с перьевой ручкой в руке сидел старьевщик, согнувшись перед большим выцветшим журналом и как будто согбенным телом повторяя свой крючковатый нос.

Он проводил плановую опись своего имущества. И сейчас перед ним стоял весь позеленевший корчик, на осмотр которого он уже потратил час и пришел к неутешительному выводу: надо чистить. Удручало старьевщика то, что поучительные слова, отчеканенные по венцу его, уже стали нечитабельны. А ведь он хотел было его сфотографировать и написать небольшую статейку, увязав традицию чеканки надписей на ковшиках с исследованиями Масару Эмото об «информационности» воды, и тем самым хоть как-то создать движение вокруг своего магазинчика и всколыхнуть его стоячие воды. Увы, в лавку забредали только от нечего делать или прячась от непогоды, и то – пару раз в квартал.

– А вот и мой крайний покупатель, – улыбнулся старьевщик, приподнимаясь, чтоб пожать через прилавок руку юноше, – в прошлый раз вы у меня взяли журнал по савафидской и тебризской миниатюре. Да-а-а, еще той гвардии востоковедов. Эх, вот это было движение на Восток! Так как вы его нашли?

– Отлично, очень даже мне помог. Как вы все помните? – проговорил Бажен, подавая руку старьевщику и встречая глазами его умный и несколько лукавый взгляд. – Но сейчас я к вам пришел по другому поводу. Ищу одного человека, которого, предположительно, вы знаете.

– Ну что же, всем, чем смогу, помогу.

Анатолий Арестов

Анатолий Арестов родился в 1985 году в городе Рубцовске Алтайского края, где проживает на данный момент. Учился в Пензенской государственной сельскохозяйственной академии по специальности «Агрономия». Публиковался в местной и центральной печати, в том числе в журнале «Юность» № 4 за 2019 год.

Снег упал безнадежностью белой…

Стихи

Мороз

Сиропом клейким тянется мороз

по серпантину городских владений —

на крышах плоских породил нарост —

из сказки? Нет. Из диких сновидений!

Заклеил окна свежестью дыхания,

добавив стеклам непрозрачный слой —

сидите дома, божьи вы создания,

а я, безбожник, непомерно злой

хожу по улицам и наслаждаюсь властью,

пока творенья теплых батарей

укутывают в плед с нелепой страстью

свою персону – с низа до бровей…

Венец природы

Нам не доставить миру красоты,

мы беспардонны и нелепо жалки,

мы топчемся на острие иглы,

и рвем с ухмылкой летние цветы,

и производим мусорные свалки.

Заводы, фабрики, цеха, промзоны,

нам уготована жизнь без преград.

Венцу природы дайте же корону

за то, что землю превращает в ад!

* * *

Снег упал безнадежностью белой

на безвыходность серых дорог,

разбежавшихся вправо и влево

и пришедших на чей-то порог,

где семейное счастье согрето

огоньком побеленной печи,

в милый дом, где румяное лето

с теплым чаем жует калачи.

Безнадежность упавшего снега

улеглась на любимый порог,

он устал от гнетущего бега

и под утро с надеждой промок…

Cнежная приманка

Отодвинул занавеску – надо же! Бело!

Ослепило зимним дерзко – ночью замело!

С неба сахар раскидали по всему двору

и на что претендовали, право, не пойму?

Понял! Точно! Приманили! Снегом – малышей!

Не нужны им карусели – лепят крепышей —

толстых скрюченных мутантов («Марвела» сюжет).

Все! Увидела мамаша. «Коля, на обед!»

Деревянные враги

Стол, перекрашенный сорок два раза,

взгляд недоверчивый бросил на шкаф:

«Дурень икеевский! Слушай, зараза!

Мы-то советские: стулья и шарф!

Зря обживаешь в углу себе место,

мнешь «иностранностью» наш

Перейти на страницу: