Татьяна Дагович
Татьяна Дагович родилась в Днепропетровске (Днепр). Получила филологическое и философское образование. Автор книг «Ячейка 402», «Хохочущие куклы», «Продолжая движение поездов». Публиковалась в литературных журналах «Новая Юность», «Берлин. Берега», «Знамя», «Homo Legens», «Нева» и других изданиях. Лауреат Русской премии и премии «Рукопись года», входила в лонг-лист премии имени Иннокентия Анненского.
Лагерь радость
Рассказ
В летнем лагере, измученная бессонницей среди спящих, я сменила штаны пижамы на джинсы, обулась, тихонько прошла между рядами кроватей, на которых неподвижно лежали накрытые простынями девочки, встала в дверях палаты. Отсюда было видно освещенные фонарем ворота, перевернутые обратной стороной буквы слова «Радость». Стояла так некоторое время, пока не услышала дыхание. Лера вышла из своей палаты, смотрела большими неприятно-инопланетянскими глазами с торчащими в стороны ресницами на меня.
Сначала я делала вид, что не замечаю Леры. Я еще ни разу не говорила с ней напрямую, она больше ходила с девочками из своей палаты, а я – со своими. Я только слышала два дня назад, как она говорила Тоне, что, когда смотрит на крюк сбоку возле эстрады, ей всегда приходит в голову мысль, что на этом крюке удобно повеситься. Тоня сказала, что она придурочная, раз думает повеситься, но Лера сказала, что она не собирается вешаться, просто ей приходит в голову эта мысль, когда она смотрит на большой железный крючок сбоку от эстрады. Непонятно, зачем он там. Они сидели на песке, я стояла у них за спиной и потом отошла к своим, поэтому не слышала, о чем они говорили дальше.
Уже не получалось скрыть, что я вижу Леру, я как-то непроизвольно хмыкнула в ее сторону. Так что я спрятала нерешительность, просто шагнула вперед и кивнула в сторону ограды. Лера поняла.
– Они заметят, нам так влетит! – шепнула она, но я только повела плечами:
– Мы с тобой здесь кто? Свободные люди. Это ж не для зеков лагерь. Что они нам сделают? Ну максимум родакам позвонят.
Она, как и я, была в пижамной кофте и в джинсах. Обута. Мы спустились с крыльца корпуса, общего для наших двух девчачьих и двух мальчиковых палат, и пошли по направлению к забору, туда, где дыра. Мне было страшно, казалось, все фонари глядят мне в лицо лицом нашего вожатого. Вожатый нравился всем девочкам второго отряда. Из всех он выделял меня. Он часто задавал мне игривые вопросы и делал приятные безобидные замечания. Лере он делал неприятные замечания, он ее любил меньше всех и немного травил.
Сейчас чудилось, что из-за пятого корпуса выходит начальник лагеря, или старшая вожатая, или – страшнее их двоих – завхозиха. Лера шла совсем спокойно, будто не боялась. У нее немного рваная походка. Я взяла ее за руку. Мы приблизились к дыре в заборе. Лерина ладонь показалась мне слишком маленькой, я сжала ее и почувствовала жесткие костяшки пальцев. Наши руки быстро одновременно вспотели, но мы их не разжимали. Когда мы задержались у дыры (было трудно протиснуться в нее одновременно, но мы молча были согласны не отпускать рук), я обернулась, бросила взгляд на лагерь. Меня испугало то, как ярко он был освещен. В свете фонарей четко вырисовывались углы корпусов, деревья, и казалось, окна видят нас, казалось, здесь должен быть кто-то из педсостава, но – странно – никого не было. Они все спали.
А мы выбрались за территорию, через дыру – в лес. Сначала мы остановились – глаза после яркого не различали ничего, только большие оборки-грибы на стволах слабо фосфоресцировали. Тишина и шорохи – две стороны одной темноты. Мы медленно пошли по слабой тропе, вытоптанной от дыры. На звуки, чужой хруст веток мы сильнее сжимали ладони – и расслабляли.
…Я видела маму Леры один раз. Ее почти никто не видел, потому что она, когда нас собирали в городе перед отъездом, привела дочь и ушла сразу после вшивого контроля. Мои родители ждали, когда нас посадят в автобус, словно не хотели отпускать, обнимали на прощание и повторяли, что, если не понравится, я всегда могу сообщить, они сразу меня заберут (кто-то из мальчиков прикалывался, я мысленно показала средний палец). А с мамой Леры я столкнулась, когда мы только шли к месту сбора – она уже уходила, и на меня она не обратила внимания – только поправила зажатую в губах сигарету. Кожа ее припухшего лица показалась мне очень жесткой под пудрой. У Леры за ухом, вниз, на шею, тянется маленький шрам. Все знают, что ее когда-то так ударила мама (с кольцом на пальце, с камнем), но никто не знает, откуда мы это знаем, Лера точно не рассказывала…
Мы мелко переступали, от нас тянулись вверх стволы, вверху они распадались на дрожащие листья, неуловимо качающиеся кроны. Мы пошли быстрее, еще быстрее, по-моему, наша торопливость была связана с тем, что мы держались за руки, даже если сложно объяснить, какая здесь связь. Может, из-за рваной походки Леры.
Хотя пробивавшийся сквозь облака осколок луны давал свет, которого хватало теперь, когда мы отвыкли от фонарей лагеря, я быстро потеряла ориентацию: тропа все время сворачивала, повторялись холмики и низины, да и не совсем ясно было, есть ли тропа вообще или мы бредем просто между деревьями. Я уже не могла сказать, с какой стороны остался лагерь, но, потерявшись, почему-то ощутила вместо паники покой, будто лес вокруг меня был большой и мягкой защитной оболочкой, подушками и одеялами, будто он укутывал меня, а ладонь Леры в моей ладони была какой-то страховкой, надежной гарантией. Еще никогда в жизни я не испытывала такого оглушительного покоя.
Мы почти вышли на более широкую, всерьез проложенную через лес песчаную дорогу (весь лес такими расчерчен, я знала по походам с отрядом, и на таких всегда по бокам продавленные следы колес), когда Лера закричала. Я перепугалась сначала, отскочила, вырвала ладонь. Она визжала и размахивала руками.
– Что с тобой?
– Паутина… Паутина, я попала… Я не могу убрать. Тут должен быть где-то паук! Посмотри на меня, он на мне. Пожалуйста, найди его, убери!
Лера отчаянно отряхивалась, со всей силы била себя и ревела. Я никогда не понимала страха перед пауками, но теперь мне стало ее ужасно жаль, я бросилась к ней, шарила по лицу, шее, по волосам в поисках паука, но его не было, а я шарила, искала. Сердце стучало дико