– Надо идти? – спросила Лера сквозь всхлипывания.
Я кивнула, потом сказала:
– Хочешь, я тебе буду мамой?
Она хмыкнула и свела брови.
Мы не знали, в каком направлении нужно идти к лагерю, но, не сговариваясь, пошли вслед за машиной. Потом была еще одна машина, она притормозила, к нам попытались обратиться, но мы занырнули в лес и вынырнули, только когда водителю надоело нас ждать. Теперь мы точно видели, что идем по направлению к лагерю, и новый шум – лопасти низко скользящего по воздуху вертолета – уже не пугал нас.
Возле ворот я отряхнула Лерину кофточку, потом свою. Было бы лучше вернуться к дыре, но мы слишком устали, чтобы снова погружаться в лес. Ворота оказались заперты, и калитка тоже. Мы по очереди перелезли через забор.
В лагере по-прежнему было очень светло – ночным светом. Так светло, что вертолет казался тише, и три далеких воздушных удара вообще были проглочены фонарями. Даже странно, что мы не сразу заметили в этом свете мальчиков.
Два мальчика из первого отряда – не знаю их по именам, только в лицо – стояли возле беседки в одних футболках и трусах. Как и мы, они крепко держались за руки. Стояли не лицом друг к другу, а лицом к столовой, будто шли и внезапно остановились. В сером свете было ясно видно, что футболки на них запачканные, в листьях, земле и сухой траве. Их ноги дрожали, а глаза были устремлены в небо, так что нас они не замечали. Они неслышно перешептывались между собой.
Мы подошли к нашему корпусу, но Лера сказала, что ей еще надо в туалет. Мне не хотелось ее отпускать, но не водить же в туалет за руку, буду я ей мамой или нет. Мне не было надо. Я мало пью.
Я зашла на крыльцо и услышала странные звуки. Высунулась, выглянула за угол. Там, под самым ослепительным фонарем, но от этого – будто в тени, стояли две молоденькие вожатые – по-моему, восьмого и седьмого отрядов, самых малявок. Они беспокойно целовались и водили ладонями по спинам друг друга. У их ног стояла полупустая бутылка какого-то сине-зеленого алкоголя. Я видела короче секунды, сразу снова занырнула на крыльцо, немного попереступала с ноги на ногу туда-сюда, ожидая Леру, и, не дождавшись (мне слишком сильно хотелось ее дождаться, но слишком страшно было в волнах синего света одной, когда там, за крыльцом, столько людей), проскользнула к нам в палату.
Все девочки спали. Я без энтузиазма попробовала очистить пижамную кофту и поменяла джинсы на спрятанные под подушкой штаны. Похоже, нас не искали. Устроилась в постели, но еще долго не засыпала.
На следующий день вожатый не заметил, что я не выспавшаяся, но заметил Леру:
– Что ты такая сонная? Хахалей всю ночь гоняла, что ли?
Это грубое замечание было все-таки скрытым комплиментом, скрытым признанием Лериного шарма – впервые со стороны вожатого. Лера сидела ко мне боком. Я видела, как ее лицо меняется от смущения, как вздрагивают губы, слегка напрягаются щеки, отчего вырисовываются ямочки; и брови, на секунду поднявшись, сходятся на переносице, и мне хотелось погладить покрасневший шрам за ее ухом, потому что я поняла, как люблю ее.
Драматургия
Алексей Кудряков
Алексей Кудряков родился в 1988 году в Свердловске. Публиковался в журналах «Звезда», «Знамя», «Сибирские огни», «Урал» и других изданиях. Автор двух книг стихов. Лауреат Новой Пушкинской премии (2014), российско-итальянской премии «Белла» (2015). Живет в Екатеринбурге.
Академия будущего
Комедия-эпитафия в семи картинах
Бегут от реальности дети,
Куда ни посмотрят глаза.
На том ли, на этом ли свете
Они не вернутся назад.
…писать только о зачеркнутом и только для зачеркнутых.
Действующие лица
ПРОФЕССОР, 101 год.
КОНСТАНТИН, 30 лет.
МИХАИЛ, 50 лет.
АЛЕКСАНДР, 50 лет.
ОЛЬГА, 27 лет.
МАРИЯ, 20 лет.
АЛЕКСЕЙ, 30 лет.
БЛАЖЕННАЯ
ЖЕНЩИНА С МЛАДЕНЦЕМ
БАБКА С ВЕРХНЕЙ ПОЛКИ
ВАХТОВИК 1
ВАХТОВИК 2
ПРОВОДНИЦА
ПРОЧИЕ
Картина 1
Купе плацкартного вагона. Друг напротив друга сидят профессор и Константин. На столе остывший чай, дорожные шахматы, рассыпанные фигуры – следы прошедшей баталии. На верхних полках спят вахтовики, вместо подушек положив под головы сумки и обхватив их руками. На нижней боковушке едет женщина с младенцем. На верхней боковушке – бабка.
ПРОФЕССОР. Энергетически сильный локус! Скажите мне, Костя, этот город вообще существует?
КОНСТАНТИН. Если я говорю с вами, уже как минимум один…
ПРОФЕССОР (перебивает). Нет! Только представьте: через полчаса вы сойдете на перрон, а город – исчез! Вокруг одно потребительское воодушевление, юношество и феминизм. Как вам такая, например, экспозиция?
КОНСТАНТИН. По-моему, замечательно. Человеку при любом раскладе ничего не остается, кроме как существовать в слове.
ПРОФЕССОР. У вас философский склад ума. И твердый взгляд на вещи. Это располагает к себе. Вы, наверное, писатель, поэт, питомец муз. Не так ли?
КОНСТАНТИН. Я сторож ботанического сада.
ПРОФЕССОР. Да-да, поколение дворников и сторожей. Знаю, слышал. Лет сорок назад это было новостью. Мне нравятся ваша скромность и верность традиции. И все же пятистопный ямб вас выдал с корнями и суффиксами (произносит нараспев): я сторож ботанического сада.
КОНСТАНТИН. А вы – не спросил, как вас зовут, – заштатный профессор, ученый умственных наук?
ПРОФЕССОР. Можно и так сказать. Я вечный жид.
Поезд трясет. С верхних полок доносится невнятное бормотание.
ВАХТОВИК 1. Коля, где деньги, где сумка? Это что? Снова Пыть-Ях?
ВАХТОВИК 2. Сеня, подсекай.
Постепенно звуки шевеления сходят на нет.
ПРОФЕССОР. Вы не находите, что это какой-то дурной реализм, пародия на действительность? Плацкартный вагон, липкие стаканы, пьяные вахтовики… И вместе с тем – все так грубо, материально. Да еще и с навязчивым социальным душком…
КОНСТАНТИН. Однако и наш разговор – тоже отчасти пародия, игра.
ПРОФЕССОР. Как вы замечательно сказали! Интеллигентность сама по себе