ТОЛИК. А где Новелла?
АЛЯ. Зачем – Новелла?
ТОЛИК. Хочу консерву попросить. Рыбную какую-нибудь.
АЛЯ (принюхивается). Зачем – консерву?
ТОЛИК. Чтобы есть. Понимаешь?
АЛЯ. Вы здесь какую рыбу ищете? Вам в наркологию надо.
Выскакивает из кухни. Возвращается. Толик сидит на стуле.
АЛЯ. Почему вы позволяете себе в монастыре быть в таком отвратительном виде? Это дом Божий, здесь дух и тело надо хранить в чистоте! А у вас зависимость! Зависимость!
ТОЛИК. Да ты чего?
АЛЯ. Неужели не стыдно? Бог ведь всё видит. Он видит, что вы алкоголь пьёте и что в таком виде приходите сюда. Ваш человеческий облик изуродован! И рядом с такими людьми молитвенницам жить! А ну, встаньте!
Толик послушно встаёт.
АЛЯ. Идите вон отсюда, вам тут не место!
Толик топчется возле выхода. Влетает Новелла.
НОВЕЛЛА. Что происходит?
ТОЛИК (испуганно). Я за консервой зашёл. Есть охота. А тут…
НОВЕЛЛА (достаёт консервы). Держи. (Шёпотом.) Передай, что не могу прийти.
Толик кивает, уходит.
АЛЯ. Потворствуя греху, мы греху покоряемся. Ослабеваем и тускнеем. Это двадцать пятый кадр мелькает в душе и делает нас соучастником, будто и мы виновны. И вся тяжесть искупления ложится на невинного. А просто электровспышка не вовремя осветила поле брани.
НОВЕЛЛА. Всё сказала?
АЛЯ (возвращается к мытью посуды, негромко поёт). Богородице Дево, радуйся! Благодатная Мари-и-ия! Го-о-спо-одь с тобо-о-ою…
НОВЕЛЛА. А теперь слушай меня. Не знаю, что там у тебя в голове сдвинулось или не сдвинулось, но меня тебе провести не удастся. Настучишь кому-нибудь – житья тебе здесь не будет, ясно?
АЛЯ. Стоило ли обещать Богу, стоило ли приходить в монастырь, если потом развернуться – и всё? Он за такое жестоко наказывает.
НОВЕЛЛА. С Богом я как-нибудь сама разберусь, без тебя. Строй из себя блаженную сколько влезет, а в мои дела не суйся!
АЛЯ (негромко поёт). Благослове-енна ты-ы в женах. И благословен плод чрева твоего. А икона вернётся, потому что она чудотворная.
НОВЕЛЛА. Не твоё дело, вернётся или нет. Матушка запретила обсуждать кражу.
АЛЯ. Говорят, вора всегда видно по глазам.
НОВЕЛЛА. Не городи чушь. И не смей на кухне распоряжаться. Если пришёл Толик ко мне, значит, надо позвать меня, а не изображать из себя хозяйку Медной горы!
АЛЯ (негромко поёт). Яко Спа-аса родила еси душ на-а-аших…
НОВЕЛЛА. Свет не забудь погасить и окна закрой, когда будешь уходить. Завтра обещали штормовое предупреждение.
АЛЯ. А сёстры как на крестный ход пойдут?
НОВЕЛЛА. Свяжутся одной верёвкой и пойдут.
АЛЯ. А коты?
НОВЕЛЛА. Воспарят.
Новелла выходит из кухни.
АЛЯ. Богородице Дево, радуйся-а… (требовательно). Новелла!
Новелла возвращается, Аля молчит.
НОВЕЛЛА. Зачем ты меня звала?
АЛЯ. Не знаю.
НОВЕЛЛА. Ты по мне скучаешь, что ли?
Аля пожимает плечами. Новелла уходит, Аля опирается на овощерезку и замирает.
АЛЯ. Новелла!
Новелла возвращается.
НОВЕЛЛА. Ну?
АЛЯ (доверительно). Меня Аля зовут.
НОВЕЛЛА. Я знаю.
АЛЯ. А вас – Новелла.
НОВЕЛЛА. Это тоже не секрет. И что дальше?
АЛЯ. Я просто стою и думаю: вот, это Новелла, её зовут Новелла.
НОВЕЛЛА (устало). Зачем ты меня звала?
АЛЯ. Хочу, чтобы вы проверили мою работу.
НОВЕЛЛА (не глядя). Отлично, можешь отдыхать.
АЛЯ. Но вы ведь даже не посмотрели!
НОВЕЛЛА. Я верю в твою добросовестность, и к тому же новые послушники приехали, есть кому утром перемывать.
АЛЯ. Всё, уходить?
НОВЕЛЛА. Иди уже, ради бога.
Аля выходит. Новелла оглядывает кухню, крестится, гасит свет.
VIII
Комната в частном доме. Шурик сидит на диване, смотрит в телефон. Хлопает дверь, входит Новелла.
ШУРИК. Ты как выбралась? Я уже думал, что не придёшь. Калитка ведь запирается?
НОВЕЛЛА. У меня ключ от московской квартиры к калитке подходит. Так что ничего сложного.
ШУРИК. Ну, и как мы с тобой?.. Это… Что делать будем?
НОВЕЛЛА. Поцелуй меня.
Целуются.
НОВЕЛЛА. Вот это и будем делать.
ШУРИК. Я же о другом. Я вообще. И к тому же… Тебе ведь нельзя, пока ты в рясе. Грех.
НОВЕЛЛА. Хочешь, сниму?
ШУРИК. Ну да, хочу. То есть нет! Не сейчас, а вообще! Давай жить вместе?
НОВЕЛЛА. Ты как это представляешь? Бросить монастырь? Матушку подвести? Она меня выходила, на ноги поставила. Как они без меня?
ШУРИК. Жили ведь они и до тебя как-то. Вот так же и после тебя заживут. Ты мне нужнее.
НОВЕЛЛА. Не знаю. Если бы мне пять лет назад кто-нибудь сказал, что я буду в монастыре жить и Богу молиться… Да в глаза бы плюнула. А теперь… У меня друзья, кто не там (выразительно машет рукой) – те там (указывает на землю). Только мамулька и осталась. А она что? Она меня парализованную сюда привезла, думала, вытащит из прежней жизни. Если возвращаться в мир, то куда?
ШУРИК. В Москву поедем.
НОВЕЛЛА. Да уж не в деревне жить. А что в Москве делать? Профессия-то у тебя есть?
ШУРИК. Я ведь электрик четвёртого разряда. Работу везде найду.
НОВЕЛЛА. Вот и ехал бы один.
ШУРИК. Я один не хочу. Куда мне без тебя?
НОВЕЛЛА. Да что ты, влюбился, что ли?
ШУРИК. Ну да. Типа того. Я ж говорю…
НОВЕЛЛА. Глупенький ты… Я ведь тоже жить хочу. Думаешь, по миру не скучаю? Ещё как скучаю! Только мне мужиков моих надо отмаливать. Не живут они долго. И ты, если со мной свяжешься, долго не протянешь. Не боишься?
ШУРИК. А чего мне бояться? Жизнь одна, так ведь и ты – одна такая, других нет. Я тебе говорю… Я красиво не умею… Но ты же понимаешь!
НОВЕЛЛА (целует его). Понимаю.
Четвёртая молитва Али
Сегодня опять было огромное небо, оно не вмещалось в кухонное окно и рвалось за край. Оно на горбу тащило тучи и облака, проливая их излишек в поле и оттого сильнее хмурясь. Оно устало, наше небо, ему трудно жить в апрельской зяби. А к вечеру вышло солнце, и когда вечером я шла в храм, то видела, как свинцовая растрёпанная краска по небу отходит вбок, обнажая голубой исходник.
Солнце прорвалось в пустоту между двумя корпусами, упало на газон, и мне показалось, что серебристый иней покрыл траву. А ёлка мигала разными цветами, как новогодняя гирлянда, и мучительно медленно летела на неё с угла крыши сияющая капля. И это тоже было взаправду.
Тут странное происходит со временем.