Аксинья бесилась и, если ее вовремя не уводили в лес, могла подойти, показать коричневую шапку, бумагу или гранулу из кошачьего лотка, а затем дать матери кулаком в лицо. Она рычала и мычала одновременно. Ее возмущал шум, и она безошибочно определяла его источник, предупреждая, что действовать будет решительно. Но поскольку, кроме меня и Льва Арнольдовича, все считали затею с цветовой гаммой совершенной бессмыслицей, то увернуться они не успевали.
Мы с Глафирой по очереди отбирали у Христофора нож, с которым он намеревался подойти к батюшке на проповеди, чтобы «все быстрей закончилось». Христофор носился по квартире, стараясь воспрепятствовать матери себя одеть. Будучи пойманным, он снимал носки, бросая их с размаху в родительницу. Не выдержав непослушания, Тюка дала волю рукам, и на любимого сына градом посыпались тумаки. Тут он вспомнил о том, что можно спрятаться за меня, что и сделал.
Когда они наконец вышли на улицу, Марфа Кондратьевна орала:
– Ненавижу Полину! Как она может все время улыбаться, что бы ни происходило?!
19 марта 2007 года, перед своим двадцать вторым днем рождения я отправилась по объявлению «Требуется няня». Выйдя из метро на «Беляево», я села на автобус и проехала несколько остановок. Потом нужно было пройти метров двести через дворы.
Собеседование назначили на семь вечера.
Фонари горели тускло, тревожно дул порывистый мартовский ветер. И я чувствовала всю безнадежность своего положения. Что у меня за плечами? Ничего. Ни дома, ни семьи, ни наследства, ни счета в банке. Только десять лет войны и загубленное здоровье. Плюс больная мать, кредиты и чужая семья, в которой меня полюбили дети.
– О Аллах! – сказала я вслух. – Я выжила на войне, но потеряла здоровье. Я видела геноцид. На меня падали бомбы. Ты слышишь? Завтра мой день рождения! Я не прошу у тебя любви или дома. Я прошу работу. Мне нужна работа, чтобы мать не умерла с голоду, а сидела в комнатке, пусть без удобств, но под крышей и сытая!
Произнося этот монолог, обращенный к безучастному московскому небу, я заметила, что навстречу мне спешит шустрый старичок. Я не могла понять, отчего старый человек старается идти все быстрей, шкрябает тростью об асфальт, стучит ботинками и повизгивает, как неразумное дитя.
Присмотревшись, я сообразила, что ускорился старичок не просто так: он бежал за денежной купюрой в сто рублей! Пытаясь наступить на нее ботинком, пожилой мужчина одновременно стучал по асфальту тростью, но коварная бумажка, подгоняемая ветром, упорно летела от него прочь.
Расстояние между нами стремительно сокращалось, и у меня промелькнула мысль, что вот он, мой подарок – сто рублей. Я заулыбалась, понимая, что у старика нет никаких шансов. Можно купить маленький бутерброд с красной рыбой, или большой пакет сухарей и кока-колу, или пачку чая и сладкий рулет, но ветер, кусавший меня за щеки и нос, внезапно стих, денежная купюра замедлила ход, и старик нагнал ее у фонаря, наступив ботинком.
– Моя денежка! Моя! Куплю гречки! – закричал он с таким жаром, как будто поднимал флаг над Рейхстагом.
– Вы молодец! – похвалила я старика.
– Бегу за стольником второй квартал! – Он с вызовом посмотрел на меня.
Я поплелась дальше. Ни подарка, ни праздника.
Потенциальным работодателям я показала дипломы и рекомендации. Однако на работу меня не взяли.
– Мы ищем няню в два раза старше, – сказали они.
– Я же назвала вам свой возраст по телефону! – в отчаянии сказала я.
– Да! – ответила мать ребенка. – Но мы-то с мужем подумали, что вы некрасивая, жирная, возможно, косая на оба глаза! А вы красавица! Вы не можете работать няней!
Темные облака от усилий ветра рассеялись, небо стало звездным. И мне захотелось выкурить сигарету, как делал мой названый брат Николя. Мир стремительно падал в тартарары.
На свой день рождения я купила кремовый торт, дети Тюки и сыновья Ларисы набросились на него, как пираньи, и даже Марфа Кондратьевна бросила мастерить транспарант и присоединилась к нам. Но как только Ульяна и Любомир, перепачканные кремом, завели разговор о моем удочерении, Тюка не выдержала, громко выкрикнула: «Не-е-ет!» – и с куском торта ретировалась в кабинет.
Лев Арнольдович читал стихи и поднимал тосты за мое здоровье.
Христофор вручил мне испанский галеон с помятыми парусами и кривой мачтой, водруженный на деревянный постамент. Такой можно поставить в сервант или на полку, если есть дом. У меня дома не было. Глафира и Ульяна торжественно вытащили из-за буфета коробку шоколадных конфет.
– Мы полгода деньги копили, – признались девчонки.
Семья Халила тоже пришла на праздник и, воспользовавшись моментом, подбросила нам щенка. До этого они носили собаку в церковь, но их оттуда выгнали прихожане. Родители Ларисы о собачьем детеныше слышать не хотели.
– Шестеро детей! А теща и тесть не прописывают меня в Москве! – жаловался Халил. – Живу в столице на птичьих правах. Я был мусульманин, а стал христианин! Что им еще нужно?! Почему не прописывают?! Нет прописки – нет жизни!
Коты недоуменно таращили глаза на щенка. Он звонко лаял, прудил в квартире, и, разумеется, никто, кроме меня, за ним не убирал.
К вечеру Лев Арнольдович объявил, что мы едем к волшебнику. Я, Глафира, Аксинья, Ульяна и мальчики собрались и выдвинулись в путь по знакомому маршруту.
– Смотри, я купила себе кроссовки! – на ходу похвасталась я Глафире. – Ноги стали меньше уставать, чем в сапогах. Мои первые кроссовки в двадцать два года!
– Здорово! – отозвалась она.
В этот раз в Чехове нас угощали картошкой с овощами. Мясо хозяева не ели, как и я. Моя прабабушка Малика когда-то ввела закон: не есть свинину. Таков был завет в память об отце-чеченце, хотя девочкой ее из горного села забрала мать, крестила и нарекла Юлей. Юля-Малика все равно знала, что есть свинину нельзя. Не ели свинину и мои бабушка с дедом, и мать с отцом. Говядину, баранину, курицу я не любила и ела только рыбу, и то редко. Так что овощи с картошкой пришлись мне по вкусу.
За праздничным столом я узнала, что Потап исполняет пророческую миссию на Земле и проповедует в Подмосковье и в Сибири, а летними месяцами ездит на Кубань.
– Потап помогает бездетным женщинам зачать ребенка, – важно сказала Анфиса.
– Дети – это хорошо! – поддержал разговор Христофор.
– Мне за это деньги платят! – похвастался Потап.
Я и Глафира очень удивились тому, что услышали, а Лев Арнольдович хитровато посмеивался, видимо зная о своем друге гораздо больше.
– Душа и тело должны быть связаны между собой! Иначе нет гармонии, –