Потап старался выглядеть моложе своих лет. Мне же казалось это чем-то надуманным, странным. И еще: на Кавказе принято держать слово, а он так и не разъяснил мой гороскоп.
Потап не переставал бахвалиться, что, если бы не он, Фирюзе никогда бы не стало легче.
– Теперь она говорит! Понимает! А раньше была как тыква!
Анфиса подтверждала каждое слово Потапа.
– Как вы ее лечите? – спросила я. – Ведь над этим бьются ученые! Аутичных детей все больше на свете…
– Это секрет! – ответил Потап.
«Слишком много секретов», – подумалось мне.
– Все верующие в Бога ненормальные! – встряла Анфиса. – А мы – продвинутые шаманы!
Они наперебой называли места силы в Хакасии, где живут духи шарообразной формы.
– Это плазмоиды! Они обитают там, где чистая энергетика! Еще они являются к людям, чтобы предупредить о будущем!
– Плазмоиды приходят к нам в дом! – сказала Фирюзе. – Их много собирается, когда приезжает Полина…
Я глядела на красавицу Фирюзе, и мне хотелось верить, что она поправится, сможет выйти замуж, прожить нормальную жизнь.
Мы с детьми бегали по комнатам, играли, пока остальные пили вино и говорили о мистике. После нашли во дворе гамак и качались на нем, кружились на качелях и сражались в шахматы.
Когда Лев Арнольдович пошел в баню, Потап и Анфиса заявили:
– Лев – каблуком примятый! Тюка его как-то выгнала из дома, и он полгода жил на теплотрассе! А еще год у Суслика! Своего дома у него нет, хата саманная в Сибири и та травой поросла.
– У Суслика? – удивилась я.
– Есть такой ханурик. Квартиру Лев продал, чтобы оплатить учебу дочерям от первого брака! Они окончили университеты, им давно за сорок, и все равно до сих пор выпрашивают у отца деньги. А дома у него никогда не было, хатка без удобств…
– Ну и дела! А я свою маму с младших классов школы содержу! – вытаращила глаза я.
– Ты особенная! Если тебе в сумасшедшей семейке Тюки будет совсем невмоготу, ты можешь пожить у нас. Дом большой! – предложили Анфиса и Потап.
– Спасибо! – обрадовалась я.
Христофор сознался Потапу, что ворует по карманам:
– Мама молилась в кабинете у икон, била поклоны, а я за ее спиной обчищал кошелек и про себя бормотал: «Десятка, еще десятка, пятьдесят…» Мама неожиданно повернула голову, и я спрятал деньги в карман, а когда выбежал из кабинета, обнаружил, что с десятками захватил бумажку в тысячу рублей! Пришлось красться обратно, и я как честный христианин вернул тысячу, обменяв ее на десятку.
– Почему ты берешь только десять или пятьдесят рублей? – спросил Потап, притворно нахмурив брови.
– Я – православный христианин. Стащить больше мне совесть не позволяет! – объяснил Христофор.
Мы повалились от смеха на мягкие подушки, разбросанные по коврам.
Лев Арнольдович после бани выглядел довольным. Он подошел к резному окну на втором этаже и закричал:
– Я вижу! Вижу!
– Что ты видишь? – оживились все.
– Я вижу звезду, представляете?! И на мне нет очков! Что же это за звезда? – изумленно воскликнул Лев Арнольдович.
Потап выглянул в окно:
– Это Луна!
На следующий день Христофор нашел высоченное дерево в Битцевском парке и, словно дикая кошка, взобрался на него.
– В Чехове хорошо, а дома лучше! – твердил он.
«Если он сорвется с такой высоты, то разобьется насмерть», – подумала я. Лев Арнольдович был на редкость спокоен. Он сел на корявый пень рядом и загорланил песню. Щенок ликующе лаял рядом.
– Неужели вам не страшно за сына? – спросила я Льва Арнольдовича.
Он махнул рукой, приказав мне умолкнуть.
– Папа верит, что, когда страшно, нельзя говорить об этом вслух, – прошептала Ульяна.
– Иначе страх обретет силу, – поддержал сестру Любомир.
Христофор покачался над нашими головами и благополучно спустился. Он не ведал страха высоты.
Двинувшись вдоль ручья, наша компания заметила поваленную над оврагом сосну. Христофор моментально перебрался по ней на другую сторону, за ним проползли Ульяна и Любомир, а я застряла на середине. Высота была на уровне второго этажа, но у меня закружилась голова. Сосна под ногами вздрагивала, скрипела, покачивалась, и я не могла сдвинуться с места.
Лев Арнольдович подал мне руку. Вместе мы перешли овраг.
– Нельзя концентрироваться на страхе ни словом, ни мыслью, – сказал он.
– Где вы это узнали? – спросила я.
– Прочел в молодости в какой-то умной книге, – буркнул он.
Мы отнесли щенка к знакомым Риты и Мойши, которые согласились приютить его у себя на даче, а затем еще погуляли в лесу.
После обеда настало время уроков. Христофор и Лев Арнольдович уселись решать задачу: «Маше десять лет, а Кузьме четыре. На сколько лет Маша старше Кузьмы?» Ее задал батюшка Феофан.
Под конец учебного года с помощью уговоров и подарков Христофора удалось вернуть в школу на пару дней в неделю, и Лев Арнольдович на радостях пообещал, что будет делать уроки с сыном.
Минут сорок отец и сын препирались, но так и не придя к согласию, начали бегать по комнате и бросаться друг в друга предметами, что попадались под руку.
– Бездарный глупец! – кричал Лев Арнольдович.
– Мама говорит, что ты старый дурень! – не оставался в долгу сынок.
– Неблагодарный поросенок!
– Сивый мерин!
Оказалось, что каждый из них решил задачу по-своему.
– Я старый математик, – визжал Лев Арнольдович. – Я все знаю!
– А я молодой, но опытный! – парировал Христофор.
В ход пошли табуретка и швабра.
Я крикнула из кухни:
– Подсказать ответ?
И услышала:
– Заткнись!
Они спорили еще минут десять, а затем Христофор притащил учебник мне.
– На шесть лет! – с ходу заявила я.
– Да?! – удивился Христофор. – А мы с папой решили, что на четыре! И спорили, что писать в тетрадке: просто «4» или «на 4 года».
Лев Арнольдович почесывал бороду и молчал.
Пока вся семья ела приготовленную мной рисовую кашу с сухофруктами, Христофор баловался.
– Я д’Артаньян! – кричал мальчишка, и, схватив табуретку, которую принес из комнаты отца, он подбросил ее вверх прямо над столом. Табуретка ударилась ножками о светильник, и тот, сорвавшись, рухнул к Марфе Кондратьевне в тарелку.
– Мой сыночек сильный! – похвалила его Тюка.
Христофор повеселел и объявил, что не ляжет спать сам и никому не позволит, а будет стучать в бубен. Бубен он соорудил из двух жестяных мисок для котов. Он бил в бубен руками и отбивал ритм ногами до трех часов ночи, а я вешала светильник обратно: вместо трех ламп в нем теперь горела одна.
Мне почти удалось уговорить мальчишку отправиться спать, но Марфа Кондратьевна была