Обреченные соседи постучали в стену и затихли. У них не было такого жизненного запала.
В четвертом часу утра я вошла ко Льву Арнольдовичу и потребовала утихомирить сына.
– Папа, ну сделай же что-нибудь! – поддержала меня Глафира.
Лев Арнольдович нехотя вышел, схватил Христофора за шкирку и поволок к себе. Христофор вырывался и кричал:
– Убивают! Изверги! Ненавижу!
– В тебе погибает великий артист! – сказал Лев Арнольдович, поддав сыночку ногой под зад. Правда, перед этим он убедился, что Марфа Кондратьевна его не видит.
Поутру Христофор выглядел довольным. Он бросался в меня монетками, наворованными в карманах гостей, признавался в любви и ухитрился добиться поцелуя в щеку. После этого я пошла на почту, заплатила взнос по кредиту, а на оставшиеся деньги купила небольшой ягодный торт детям.
В метро нежданно-негаданно мне повстречался Лев Арнольдович с Аксиньей. Плотоядно уставившись на торт, они уговорили меня поехать с ними к другу по прозвищу Диссидент Суслик. Это звучало невероятно: Суслик был человеком преклонных лет.
– Не обращай внимания на хаос в его квартире. Он не убирается много лет. Разуваться там нельзя! Все в паутине! – последовало будничное предупреждение, перед тем как мы вошли в хрущевку у станции метро «Новые Черёмушки».
– Марфа Кондратьевна говорит: «Зачем убирать дом и мыть посуду, если потом все равно запачкается?», – напомнила я.
– Именно! Суслик тоже сторонник этой философии, – подтвердил Лев Арнольдович. – Только в отличие от барыни Тюки прислугу он не держит и сам полы не моет.
– Диссидент Суслик – ваш старый товарищ? – спросила я.
– Однажды, поругавшись с Тюкою, я жил у него целый год! – улыбнулся Лев Арнольдович.
Оказавшись на площадке первого этажа, я безошибочно угадала, в какую дверь нужно стучать. Круглый дверной звонок не вызывал доверия: он болтался на оголенном проводке и выжидал жертву, чтобы ударить разрядом тока.
Суслик оказался тощим долговязым мужчиной с залысинами и жидкими прямыми волосами, немного закрывавшими уши. Он слегка заикался.
– Чай наливай! Друзья пришли! – велел ему с порога Лев Арнольдович.
– Шу-шу-шу! М-м-м! – требовательно промычала Аксинья, норовя укусить отца и одновременно вырвать торт из моих рук.
Выхватить торт ей не удалось: я давно привыкла к подобным маневрам, поэтому ловко увернулась. Стодвадцатикилограммовая Аксинья дралась как борец на ринге, и дай ей малейший шанс, отправила бы нас одной левой в нокаут.
В захламленном коридоре воняло мусорным ведром. Потрескавшийся светлый паркет был усыпан опилками и завален книгами. Во всех углах висела паутина. На поцарапанной, повисшей на одной петле вешалке болтался сдувшийся воздушный шарик белого цвета.
– Смотрите, – сказала я Льву Арнольдовичу, пока он заламывал Аксинью, чтобы она опять не впилась в него зубами, – здесь висит умерший надувной шарик, на котором написано: «Мир Чечне!».
– Так и есть, – захохотал Лев Арнольдович. – И название можно придумать к этой экспозиции: «Сумерки диссидента».
– Я – диссидент, – подтвердил Суслик, трогательно прижав руки к груди.
Сквозь грязные, заляпанные птицами и непогодой окна тек неровный свет, но хозяина квартиры можно было рассмотреть: пожилой мужчина в очках для слабовидящих людей, в слегка распустившемся на рукавах вязаном свитере и сильно потертых от времени американских вареных джинсах.
– Кем вы работаете? – спросила я его.
– Уже много лет занимаюсь контрафактом: записываю диски на пиратской студии. Иногда мне помогает Лев… платят там негусто… – Суслик грустно усмехнулся и вдруг представился: – Андрей Иванович. Но все зовут меня Суслик.
Пока мы ели торт, выяснилось, что Андрей Иванович всю жизнь боялся матери. Жестокая и деспотичная, она нещадно его избивала. Однажды он повстречал женщину, которая ему понравилась, и мечтал о браке. Но мать не позволила ему жениться. Он так и не узнал, что такое семья, безропотно подчинившись материнской воле.
Она продолжала диктовать, что ему делать, даже когда Суслику исполнилось шестьдесят лет. Мать диссидента жила на даче. В запущенной московской квартире он прозябал один.
– Почему вас называют Сусликом? – не очень корректно поинтересовалась я.
Андрей Иванович смутился.
– Это известная история, – встрял Лев Арнольдович, поедая торт столовой ложкой прямо из коробки. – Во всем Потап виноват. Пророком себя объявил! Решил всех вылечить. Суслик, если захочет, сам расскажет.
– Вылечить?! – удивилась я.
– Потап такое проповедует! – зашептал Суслик, вздрагивая и пугливо оглядываясь по сторонам. – Такое вытворяет!
– Потап считает, что один он нормальный, а все кругом – шизофреники, – перебил друга Лев Арнольдович. – Вот после первого сеанса он зашел в ванную руки помыть…
– И что? – удивилась я.
– А то! – ответил Лев Арнольдович. – Увидел Потап, что на стене в ванной комнате висит картина – суслик под кустом. Картину эту Андрей Иванович выкупил у художницы Риты. Потап полотно со стены снял, в рулончик скатал, в брюки запрятал и унес.
– Я сразу обнаружил пропажу и потребовал вернуть украденную вещь! – возмущенно вскричал Андрей Иванович, продолжая ежиться и вздрагивать. – Потап наотрез отказался. Он заявил, что у него были видения после питья, сваренного из священных мухоморов: мол, нельзя хранить в квартире изображение суслика. Он заявил, что я ассоциирую себя с этим сусликом и потому до сих пор еще девственник!
От смеха я чуть не выронила кусочек торта, а когда отсмеялась, поняла, что Лев Арнольдович и Диссидент Суслик смотрят на меня недоуменно, поскольку и не собирались шутить.
– Воровать плохо! – приняв серьезный вид, заявила я.
– Поэтому я и не лечусь у Потапа! Я сказал, что больше видеть его, проходимца, не хочу! – заявил Суслик.
– Правильно, – одобрила я.
Домой я возвращалась под впечатлением. Лев Арнольдович, семеня рядом, сообщил, что Марфа Кондратьевна взяла Любомира с Христофором на митинг, чтобы приучать сыновей с младых лет к правозащитной деятельности.
– Надеюсь, ОМОН хорошенько отходит их дубинками! – вздыхал он.
Вернувшись с митинга, Любомир, Христофор и Марфа Кондратьевна наперебой пересказывали события дня.
– «Эхо Москвы» – смешное радио! – сказал Христофор.
– Ха-ха-ха! – заливалась Тюка.
– Чего это вы так развеселились? – удивилась Ульяна. – Вас не отлупили на митинге?
– Нет! – ответил Христофор.
– На «Эхе Москвы» обсуждали, что президент Путин огорчился, узнав, что солнце погаснет через семь миллиардов лет! – хмыкнула Марфа Кондратьевна.
– А его хотят выбрать еще на семь лет! – тарахтел Христофор.
– Зачем? – не поняла Глафира.
– По радио сказали, что его надо выбрать на семь миллиардов лет – и пусть правит, пока солнце не погаснет! Вот как они пошутили! Ха-ха-ха! – взахлеб рассказывала правозащитница.
– Когда люди на митинге кричали: «Свободу узникам!» – я кричал матери: «Дай десятку! Дай десятку!», – похвастался Христофор.
– А милиция на него злобно смотрела, –