О предках моих спой мне, ласточка, песню,
О павших в боях за отчизну!
Скажи мне, что теплятся древние всходы,
Моим орошенные потом;
И я расцветал на свободе когда-то,
Но вяну и гибну под гнетом.
Скажи мне, родная, о чем тебе тайно
Шептали кусты полевые?
О том ли, что грезят, раскинувшись лесом,
Шуметь, как стволы вековые?
А братья мои, что в слезах засевали,
Колосья срезают ли с пеньем?
Будь крылья, и я б полетел любоваться
Миндаля и пальмы цветеньем!
Но здесь не могу, в этом крае печальном,
Как ты, петь в весеннюю рань я,
Лишь горестный плач от меня ты услышишь,
Лишь траурный вопль и стенанья.
И что мне поведать тебе, дорогая,
В предутренний час у порога?
Что муки мои и несчастья все те же,
Лишь стало их больше намного?
Вернись же обратно к отрогам скалистым,
Лети же к пустыням и зною!
Ведь если жилище мое не покинешь –
Рыдать будешь вместе со мною.
Но нет в бесконечных слезах утешенья,
И сердце они не излечат;
Так много страданий, что взоры тускнеют
И прежние искры не мечут.
Нет сил больше плакать, иссякли надежды,
Конца нет тоске и унынью…
Привет тебе, ласточка! Пой, дорогая!
Ликуй под весеннею синью!
Слеза
Не сгинуть слезе моей тяжкой – мы с нею
Всегда неразлучны. Слезу ту скрываю
Я в недрах души, и храню, и лелею,
И в муках рожденья из глаз изливаю.
Один я, один этой ночью бессонной
К их черствым сердцам со словами укора;
Страдаю от боли, шепчу исступленно:
«Народ погибающий, племя позора…»
И дни, и недели, слезу очищая,
Скоблю ее в сердце до слоя седьмого;
И высохшим сердце мое оставляя,
Слеза моя кровью пролиться готова.
И эту слезу исторгаю я в муке,
Увидев весь срам глухоты их постылой:
Проклятие вам, ибо есть у вас руки
И можете с горем помериться силой!
Верны мои слезы, сам Бог это знает:
Весь сгусток страданья те слезы вместили;
И с каждой слезой, что из глаз вытекает,
Частицу души хороню я в могиле.
Но есть у меня и слеза роковая,
Зачатая гневом, рожденная в боли;
Не спит и не дремлет она, разрывая
Отчаяньем душу: «Где помощь?! Доколе?!»
Как гной на костях, в моем прячется теле,
Как тайный мой грех, не дает мне покоя;
Смущает мой день, гонит сон от постели,
Как смертная тень – всюду рядом со мною.
И все же я верю: пророк еще встанет!
Он землю слезою великой омоет.
И громом рыданье небесное грянет,
И мир содрогнется и в ужасе взвоет!
Провидец, беги!
И сказал Амасия Амосу: «Провидец, беги!»
«Беги!» – Бежать я не обучен.
Иду, как вол, со стадом вместе.
Мой голос груб, язык не звучен,
И не годится он для лести.
То грех не мой, что сил не стало,
Что опустился молот гнева:
Кователь не нашел металла,
Попал топор в гнилое древо.
И потому роптать не стану!
Уйду, ремень стянув потуже.
Вернусь к стадам, в рассвет туманный,
Не побоюсь жары и стужи.
И дол увижу, полный песен,
И будут рощи мне желанны;
А вы – вы только тлен и плесень,
И разметут вас ураганы!
Емшан [4]
Коль падает беркут в долину, крылом
Вершину горы задевая,
Не кинется разве несчетным числом
В ущелье родное, в скалистый пролом
Воронья крикливая стая?
Коль барс грозно мчится, рыча на бегу
И путь преграждая добыче,
Род волчий, устроивший пир на лугу,
Не бросится ль прочь, оставляя врагу
Куски уже пойманной дичи?
Как беркут, Владимир пронзил небосклон,
Как барс, вольной степью промчался;
Сырчан, половецкий царевич, на Дон
Бежал – и в горах, у абхазских племен,
Отрок, брат его, оказался.
Сырчан в плавнях Дона, как рыба, затих,
Но звона мечей вожделеет.
Он утром коней объезжает степных,
Днем птиц поражает, зверей полевых,
А ночью план мести лелеет.
У славных абхазов царем стал Отрок.
Он время проводит в веселье:
Пьет сладкие вина, охотится впрок,
Гарем его полон, сатрапы у ног,
И пляски, и пир, и похмелье.
И минули дни, пробежали года –
Все так же Сырчан осторожен.
Вдруг весть разнеслась: закатилась звезда
Владимира-князя – уже никогда
Не вытащит меч он из ножен.
Услышал Сырчан, и верблюдов, и скот
Повел он к днепровским порогам,
К курганам князей половецких, и вот
Пустая равнина глазам предстает,
А брат – за кавказским отрогом.
Гонцов он к Отроку послал, и они
С таким возвратились ответом:
– Охоте в горах посвящает он дни,
А ночи – пирам – и, о хан, не вини! –
Абхазянкам полуодетым.
И Ора призвал, песнопевца, Сырчан:
– Так скажешь Отроку: «Без страха,
О брат, поднимись, снаряди караван
И в степь возвращайся, в отеческий стан,
Ведь нету уже Мономаха».
И если ответит на это Отрок:
«Милее, чем зовы Сырчана,
Мне край благодатный, простертый у ног»,
Спой песню и брось ему этот пучок
Травы