Злил меня этот фактор сильно. Я даже иногда стал присматриваться к парижанам, гуляющим с собаками: любопытно стало – какие они?
Вот идёт крупная негритянка (очевидно, что прислуга!) с огромным псом: то ли кавказец, то ли сенбернар, телёнок какой-то – не разбираюсь я в этих породах, но весу в нём под сто килограммов есть. И в негритянке сто килограммов есть, и даже больше, при росте сто шестьдесят. Это же надо видеть, как они друг друга презирают и даже ненавидят, и смотрят в разные стороны. Она в сандалиях на босу ногу, курит сигарету через длинный мундштук, а пёс батон в пасти несёт, багет этот французский, метровой длины, перегораживая им половину тротуара, и картинка вырисовывается совсем комичная. Батон он собирается съесть, и вот они, и пёс и негритянка, выбирают место поуютнее для такого важного процесса.
Да что же я про собак-то? А то, что вступил я в тот вечер в то, во что вступать не следовало.
А ещё – на следующий день было вербное воскресенье, и мы с супругой пошли на службу в храм наш православный Александра Невского. Вручил мне во дворе при входе в храм какой-то любезный мальчик вместо вербы веточку какую-то. Говорит, что самшит. Стоим мы на службе в храме – народу прилично, но не тесно, не толкаемся. А только всё равно наглец один нашёлся:
прёт, раздвигая локтями людей, куда-то прямо к царским вратам, словно чего там забыл. Жену мою толкнул. Я его обозвал шёпотом – уж, не буду говорить как! А он обернулся с извинениями, и я увидел, что это Собчак. Да-да, Анатолий Собчак. И он так же в тот момент находился под следствием.
Все они, что ли, которые под следствием, в Париж едут?!
И ещё один любопытный факт я выяснил для себя в тот день. Прямо напротив нашего православного храма Александра Невского располагается маленький антикварный магазинчик, и о нём надо вспомнить, потому что…
Вечером я спросил у нашего гида по поводу парижских знаменитых антикварных магазинов и лавочек и получил от него немного смутивший меня ответ, наполненный удивившими меня фактами. В Париже около полутора тысяч антикварных магазинов, причём только два из них торгуют русской стариной: иконами, фарфором, книгами, картинами. То есть все эти легенды про бешеный спрос на русские иконы за границей – голое враньё: русские иконы тут никому не нужны, так же, как и русская живопись, и русские матрёшки. А вот африканскими деревянными масками торгуют пятнадцать магазинов, а почтовыми марками – триста!
Конечно, посетили мы и букинистов на набережной Сены, поковырялись в их железных ящиках. Сразу поняли, что это клуб, в котором интересно присутствовать лишь при условии, что ты всех знаешь или тебя все знают и тобой интересуются. А так! Ничего любопытного в этих ящиках металлических нет, кроме наборов полупорнографических открыток и игральных карт. Купил я, смеха ради, на память маленький рекламный буклет, оформленный в стиле «пин-ап». Есть что-то общее с нашим плакатным стилем «сов-арта» шестидесятых.
От глупой и лёгкой, на первый взгляд, и ни к чему не обязывающей болтовни с Никитой Струве в магазине русской книги я получил куда большее удовольствие, чем от этих букинистических ящиков.
Потом мы поехали по их французским деревням замки смотреть: есть очень солидные, а некоторые – так себе. Наш Шереметьевский в Юрино на Волге, и даже Воронцовский в Крыму (хотя он и послабее) могут потягаться с этими французскими. Только вот дёрнуло же наших туристов и мою супругу в том числе, попить их местного французского домашнего вина, пару кувшинов которого в какой-то деревне щедро выставил на стол хозяин местной харчевни, где мы обедали. Я мудро не стал этого делать, помнил наказ опытных людей – не пить в Париже дешёвых вин, а вот все мои коллеги, я думаю, навсегда прокляли французское гостеприимство и французские домашние вина. Хотя кто-то мне сказал, что у них, французов, просто желудки другие.
Моя супруга зареклась.
Заметил я ещё, что население Парижа меняется очень резко. Если буквально пять или шесть лет назад мой брат перечислил три пригородных района, где компактно обитали арабы и которые посещать не следует, то в этот наш заезд гид предупредил, чтобы мы по вечерам вообще по маленьким улочкам не бродили – бывают случаи, что арабы балуются, и можно остаться без кошелька или без зубов. Агрессивность их повысилась. Так и сказал! Арабы – ладно, но он нам не сказал ничего про забастовки и демонстрации, а Париж бурлил. Несколько дней по центральным улицам нельзя было пройти – парижане возмущались бомбардировками, которыми НАТО подвергло Югославию. Я подумал о сознательности парижан и о том, что, если бы вышел у себя в Нижнем Новгороде пикетировать такое событие, то меня бы за сумасшедшего точно приняли.
* * *
Опять снился Париж: катаемся на лодочке по озеру мы с моим добрым знакомым, главным библиофилом страны на вёслах, а мужик какой-то на корме сидит и нами командует. Я этого мужика не знаю, но Библиофил мне на ухо сказал, что это московский министр культуры. И вот проплываем мы мимо пристани маленькой, даже дебаркадером не назовёшь, а на пристани вывеска «Париж». Всё!
Уже потом я сообразил, что мы все трое самым непосредственным образом земляки.
Кто меня сосватал на парижскую книжную ярмарку поехать – не знаю до сих пор. Просто в списках делегации себя увидел, когда мне этот список прислали. А потому ни подготовиться, ни отказаться не имел возможности – непонятно кто меня туда включил и кому я там нужен, да и уровень делегации такой, что тут не откажешься. Просмотрел список членов делегации: весь цвет литературы современной России – даже перечислять не буду. Даже стыдно от того, что в такой компании оказался, стало – ни я ни с кем не знаком, ни меня никто не знает. Хотя один земляк есть. Решил я держаться к нему поближе, чтобы какой-то важный момент не упустить.
Поселили нас всех в приличном отеле, наконец-то, в центре, рядом с храмом Святой Марии Магдалины. Из окна номера видны красные крыши Парижа, постельное бельё идеальное, бар забит спиртным, замысловатой французской выпечкой, телевизор работает, холодильник тоже.
Я сразу же хотел пойти на выставку севрского фарфора – в планах такое было. Но земляк мой подавил меня своей активной настойчивостью и, захватив с собой московского писателя Илью, мы пошли в гости к Ване Соллогубу, замечательному