Не люблю Париж.
* * *
Сегодня снова снился Париж – тёплый вечер, я сижу на веранде маленького кафе на набережной Сены и прислушиваюсь, как кто-то вдалеке поёт: то ли Жильбер Беко, то ли Ив Монтан – знаю, но ничего не слышу.
Андрей Юдин
Андрей Юдин родился в 1959 году в Тамбове. Окончил филологический факультет Белгородского педагогического института. Три года преподавал в вузе, но дальнейшую жизнь связал с журналистикой. Работал в печатных и электронных СМИ, информагентстве, возглавлял редакции «Комсомольской правды» и ИД «Провинция» в Белгороде, городскую газету «Наш Белгород». Автор трех книг прозы – «Три дня в родном городе», «Провинциальная сага» и «Взрослые игры».
Гололед
Повесть
Пятница. 3 ноября. 17:45. Администрация Н-ской области
– Пятница-развратница, – произнес, глядя на часы, Можайцев, сухощавый мужчина лет сорока пяти со скучным вытянутым лицом, сидевший слева от двери, и вопросительно поднял глаза на начальника отдела Максима Васильевича Уткина, сидящего напротив него, в глубине кабинета.
Уткин, высокий, плотный, симпатичный, благородно седеющий на висках мужчина, ничего не ответил. Зато отозвался Антон Кубицкий, самый молодой в отделе, рабочее место которого располагалось рядом с можайцевским:
– Тебе уж, скорее, тяпница.
Он засмеялся. Но Можайцеву шутка не понравилась. Он недовольно передернул носом:
– Юмор пьющих в конце рабочей недели не понимаю.
– А каждую пятницу я… сами знаете, во что, – полуспел-полупродекламировал Кубицкий.
– Пятнадцать минут еще до конца рабочего дня, – наконец отозвался Уткин, убирая в папку разложенные на столе бумаги.
– Конечно, что такое пятнадцать минут по сравнению с полувековым юбилеем, – сказал Можайцев.
– Не напоминай, Виктор Петрович, – ответил недовольно Уткин. – И так тошно.
– А что, Максим Васильевич, так тяжело в пятьдесят лет становится? – спросил его Кубицкий. – Вы, вон, еще вполне ничего у нас. И в теннис у вас не выиграть, и девочки молодые на вас заглядываются.
– Ты это про нее, что ли? – Уткин мотнул головой в сторону пустующего стола. Юля Головина, чье рабочее место находилось напротив его, уже неделю сидела дома на больничном по причине осенней хандры и простуды.
– Я вообще, – сказал Кубицкий.
– Тогда и отвечу вообще. Наверное, один хрен: что сорок девять, что пятьдесят. Однако психологически какой-то барьер впереди намечается. И возьмешь его или нет – непонятно.
– А можно мне слово молвить, Максим Васильич? – подал голос Можайцев.
– А когда я тебе запрещал?
– Я тебя немного помоложе, на пару лет всего, но тебе завидую. Смотри, завтра в ресторан пойдете с женой и родственниками. Все будут говорить, какой ты замечательный. Подарки подарят. Во вторник на работе чествовать будут. Опять же слова, подарок хороший, грамоту, да еще и премию, как положено. А чем плохо? Да еще и удовольствие растянешь. Раз день рождения на праздник пришелся – будешь три выходных праздновать, да еще и на работе – день. Потом с нами в ресторане посидишь, мы тебя опять же хвалить будем. Чем плохо?
– Плохо, что поздравлять заранее нельзя. А то б сегодня отмучился, и все, – хмыкнул Уткин. – Не хочу я, мужики, если честно, всей этой мутотени.
– А чего хотел бы?
– Наверное, один побыть. Все же полтинник за спиной. Подумал бы о том, чего достиг, а чего не смог. Но это в одиночку хорошо, в уединении.
– А кто мешает?
– Все. От семьи до работы. Вы ж первые закричите: зажал. Да и начальство живьем зажарит.
– То есть сочувствовать вам надо? – спросил Кубицкий.
– Да как знаешь.
– Все у вас хорошо, чего ж сочувствовать. Хотя, если честно, мне мой возраст больше нравится. Тридцать три вообще классно звучит. Красиво.
– Ладно, красавцы, давайте расходиться. День предпраздничный. Мы и так заработались. Как известно, по Трудовому кодексу на час короче. А мы нарушаем.
– Так у нас с предпраздничными днями туговато. Постоянно нарушаем. Хорошо, что праздники есть, – хмыкнул Можайцев.
– Завтра точно. А мне клятвенно пообещали, что три дня. А вот за вас не ручаюсь.
– Авось, пронесет, – сказал Кубицкий, застегивая портфель.
– Ну тогда, господа, давайте по домам, – Уткин подошел к шкафу и достал оттуда свое короткое черное пальто.
– Завтра-то позвонить тебе можно будет? Поздравить? – спросил Можайцев.
– Да кто ж вам запретит? Тем более праздник. День единства. Пошел я. До вторника. Не забудьте ключи на вахте оставить.
– Когда кто забывал? – обиженно спросил Кубицкий.
– Ты и забывал. Не далее как два месяца тому назад.
– Нет бы хорошее вспомнить, – вздохнул Антон.
– Хорошо, забыли. И до вторника.
Уткин пожал мужчинам руки и вышел из кабинета. Быстрым шагом дошел до лестницы и увидел, как из другого крыла того же второго этажа здания администрации навстречу ему идет начальник его управления Петр Иванович Асеев. «Вот черт, вышел бы на пару минут позже», – раздраженно про себя подумал Уткин, но было поздно.
Против обыкновения, обычно всем недовольный Асеев был настроен дружелюбно:
– Домой идете, Максим Васильевич?
– Да, Петр Иванович.
– Заранее не поздравляю, но помню.
– Конечно, вы же приглашены. Завтра ждем вас.
– Спасибо. Я, конечно, не ходок большой по ресторанам. – Полный широколицый Асеев даже вздохнул. – Но буду рад тебя поздравить. Пятьдесят – не шутка. Помню еще.
Асеев обращался к подчиненному обычно на «вы», но когда говорил «ты», это свидетельствовало о его особом расположении.
Уткин моментально заметил хорошее настроение непосредственного начальника:
– Только заранее не поздравляйте. А я побегу, если вы не против? Жена просила не задерживаться.
– Беги-беги. Я вот тоже пораньше.
Уткин, и правда, воспользовавшись и разрешением, и случаем, ускорился, быстро сбежал по лестнице и выскочил из здания. На улице было прохладно и сыро. Он словно сбросил с себя незримые путы и широко вздохнул. Секунду постоял на ступеньках, но задерживаться не стал – мало ли кто еще выйдет вслед – и, обогнув здание, пошел на служебную стоянку. Серый «Хендай» ждал его за надежной охраной – будкой с полицейским и шлагбаумом. Уткин открыл машину, бросил на заднее сиденье пальто и сумку, сел за руль и… замер, обхватив его руками. Мысль о том, что завтра ему исполняется пятьдесят, не дававшая покоя весь день, сейчас, когда он остался один, вырвалась из подсознания, как птица из клетки, и заполнила все его чувства.
Машин на стоянке оставалось немного. Многих честно отпустили домой, согласно Трудовому кодексу, но кто-то еще работал, кое-где в окнах горел свет. Отдел инвестиций, который возглавлял Уткин, оказался где-то посередине. Досидели до шести, как обычно. Из забытья вывел звонок мобильного. «Прощание славянки» зазвучало приглушенно. Уткин любил этот