Я предков своих не застану —
Пропали, пришпорив коней,
Спеша на родную заставу
В тревожном безмолвии дней.
Что может сейчас проясниться
В померкшем родимом краю?
Дед умер… потухли зарницы,
И песен теперь не поют.
Хиреют родные селенья,
Старушки, могилы, кресты,
И ветер гуляет осенний
По избам, что стали пусты.
На всё, говорят, воля Божья,
О чём же тогда горевать?
Возможно, что Он и поможет
Народу подняться опять.
Лишь теплится жизнь струйкой дыма,
В ней память полынью горчит,
И тени ушедших незримо,
Угрюмо проходят в ночи…
Памяти Евдокима Русакова
Свирель пастушья вдалеке
То плачет, то смеётся.
Он с посошком, он налегке
Идёт навстречу солнцу.
И на плече его сума
С водичкою и хлебом,
И Муза юная сама
Взгляд устремляет с неба.
Он не один, он вместе с ней
Пасёт коров рогатых,
И чувства бродят веселей
С рассвета до заката.
И жаворонка льётся трель
Серебряною нитью,
И нежно вторит ей свирель
По дивному наитию.
И до сих пор она поёт
То жалобно, то грустно,
Никто не встретит у ворот,
Не вложит больше чувства.
Подует ветер луговой,
И звякнет колокольчик:
Мол, жил поэт, был в доску свой,
Без всяких проволочек…
«Поедем в Болгарию! – ты мне сказала…»
– Поедем в Болгарию! – ты мне сказала. —
Нас ждут Золотые пески.
Крыло самолёта мелькнёт над вокзалом
В тех днях, что теперь далеки.
Я вновь вспоминаю прошедшие годы,
И песни, и радостный труд,
Где ритм новостроек по рельсам проходит
К дорогам, что в дали зовут.
Тогда мы с тобою не видели пятна
На гербе Советской страны,
Где часть поколения стала распятой
Пред ликом Кремлёвской стены…
Тогда кое-кто уезжал за границу
На поиски новых путей,
А я лишь прочнее хотел укрепиться
На родине строгой своей.
Я страстно читал и над строчками плакал,
Как будто не Моцарт, а я
Отравлен был ядом, как праздный гуляка,
Забывший родные края.
И я отказался в Болгарию ехать,
Что мне Золотые пески?
Они мне не стали судьбой иль утехой
В тех днях, что теперь далеки.
«Послушал фараон богиню арфу…»
Послушал фараон богиню арфу
И молвил: «Пусть она всегда звучит!»
Как повелитель был тогда он прав ли,
Коль в дело шли кинжалы и мечи?
Он не расстался с арфою в гробнице,
Её рисунок виден на стене.
И с ней его душа не убоится
Витать в мирах, столь недоступных мне.
В Египте пирамиды, всем на диво,
Тревожат человечество земли,
Звук арфы [5] рассказать готов правдиво,
Кто строил их, кого в них погребли…
И он меня волнует непрестанно,
Когда его я слышу наяву,
Как будто дева с утончённым станом
В ладье плывёт в морскую синеву.
В ней что-то есть от яркой Клеопатры,
В ней царственность похожая видна,
И не лежит на ней веков проклятье,
Хотя она давно стоит одна…
Среди времён звук арфы торжествует,
В нём слышится гудение стрелы [6],
Являя миру истину простую:
Пока он есть, не будет чёрной мглы.
«Милая родина, свет мой начальный…»
Милая родина, свет мой начальный,
С гуканьем горлинок, с шелестом ржи.
К старой дороге, где песни звучали,
Вот и мои подошли рубежи.
Лунной сонатою полнятся годы,
В них моих предков слышны голоса.
Солнышко облачком красным восходит
И, как жар-птица, летит в небеса.
Время бежит. По заросшей дороге
Больше не едут подводы с зерном.
Чучело встанет в созревшем горохе
И усмехнётся беззубым мне ртом,
И всколыхнёт мою дальнюю память —
Будто в речушке тону я давно,
Тётенька вновь из воды меня тянет
И не даёт опуститься на дно.
Дальше бельё полоскает с мосточка,
Жив я, здоров и по тропке бегу.
Милая женщина в белом платочке,
Я пред тобою навеки в долгу.
Малая родина, мир мой начальный,
Светом твоим наполняется грудь,
По-матерински меня привечаешь
И говоришь: «Ты свой край не забудь!»
«Васильки зацветают во ржи…»
Васильки зацветают во ржи
И в молитве сливаются с небом,
Где под облаком ястреб кружит
И красуется солнышка гребень.
На траве серебрится роса,
Растворяется в дымке селений,
Там, где предков моих образа
Светят в избах и в дни потрясений.
Не отсюда ль пошли имена:
Василина, Василла, Васёна?
Праздник жизни самой дотемна
Славит перепел песней влюблённой.
Васильки – что за чудо-цветы! —
Шепчут мне про небесные знаки,
Что слетают порой с высоты,
Разгадать их пытается всякий,
Разгадать и понять: почему
Быстро жизнь, как цветенье, проходит,
Что в дорожную нашу суму
Не запрятать прожитые годы.
И, срывая во ржи васильки,
Что сливаются с гаснущим небом,
Я пойму, что они мне близки,
Что давно я на родине не был.