Коротков поднялся наверх, встал у поручней палубы, вглядываясь в канал, в темную, вспененную винтами воду, напоминающую брагу, вслушиваясь в эхо тоскливого крика чаек. Плеска волн и странного звона были полны эти гранитные стены. Не сразу понял Коротков, что эти звуки исходят от огромных алюминиевых поплавков, которые то подымались, то опускались под биением волн. Так звенят печальные склянки на судах.
Чайки метались загнанно в стенах, в клювах их, как белые огоньки, вспыхивали рыбины. С уловом и без улова птицы подымались к башням плотины, на которых чернели человеческие фигуры, крохотные и неподвижные. Но вот они задвигались, под днищем катера прошла электрическая дрожь. Медленно поплыли друг от друга широкие ворота, кажущиеся отсюда, с катера, воротами в небо; под катером теперь яростно забурлила вода, заходили буруны, похожие на зверьков, — и Коротков подумал, что вот сейчас всплывет со дна канала чудовище, выдохнет шумно воздух, так что их катер, как стрела, вылетит и врежется в синюю черту моря за воротами.
И катер ожил, понесся ходко, оставляя дым, задыхаясь снова от клекота мотора.
Он спустился вниз в каюту, подсел снова к трубе. Буренков был неподвижен. Он не повернул головы, не спросил ничего. Коротков проговорил:
— Сколько воды, Роман Яковлевич. Ну-ка бы и впрямь такую лавину пустил на город враг.
— Где там, — проговорил зябко Буренков. — Тут, поди, сто прожекторов. Да проволока в несколько рядов. Не подступишься.
Он глубже запрятал руки в рукава, закрыл глаза. Коротков протер запотевшее стекло: плыли каменные берега, церкви, дома деревушек черными рядами, с темными окнами, закрытыми светомаскировкой. Там жили люди, и на них бы в первую очередь хлынула вода, понесла бы все по течению.
— Там, у кожевенного, в доме Шумкина не говорили про плотину? Неспроста Емеля грозил.
— Нет, не говорили. Вот только Мулла, ну, Белешин, звал с собой, просил научить рвать динамит. Будто рыбу глушить.
— Рыбу ли? — пристально поглядел на него Коротков. — Будут ли шум подымать?
— Не будут, — согласился Буренков.
Показались огромные камни высокого берега, барки возле берега, кажущиеся вросшими в него, штабеля дров, далеко впереди на холме часовенка, позади нее редкий лесок. Какой-то велосипедист съехал с берега к маленькому дебаркадеру. Коротков узнал в нем уполномоченного с острова — Ковригина. С ним они встречались не раз до войны еще. Однажды вместе разбирали одно дело об утопленнице. Вон там, за дебаркадером, выбило из реки труп на песок. Там они и стояли. Эта была молодая женщина со спутанными на щеках русыми волосами, в голубом сарафане, босая, рот был заткнут. Нашли тогда быстро преступника, напавшего на эту несчастную женщину.
Коротков крикнул ему с палубы катера:
— Куда спешишь, Ковригин?
Ковригин, приставив велосипед к будочке дебаркадера, помахал рукой. Коротков и Буренков перешли на палубу дебаркадера и сошлись с Ковригиным, который ждал их, приветливо улыбаясь. Фуражка была сдвинута на затылок, лицо смуглое, загорелое, лицо деревенского здоровяка. Ворот гимнастерки был распахнут, и шея тоже была темна от загара.
— Телефонная связь прервалась с городом, — пояснил он, — а мне надо делать сообщение Демьянову... Вот хотел просить капитана, чтобы он в городе позвонил ему.
Он не договорил, глянул на Буренкова:
— Говори, — понял Коротков. — Этот человек со мной.
— Демьянов велел сообщать относительно подозрительных. Но на острове никого нет пока.
— Тогда и сообщать не надо, — сказал Коротков. — Мы здесь как раз по этому делу. Я и Буренков. Он взят для опознаний. Он содержится под стражей.
Ковригин дернулся, и рука его невольно качнулась к кобуре нагана. Вытянутое лицо насупилось и сделалось угрюмым.
— Серьезно, что ли?
— А что же? Конечно, серьезно. Роман Яковлевич, подтверди.
Тот не ответил, отвернулся и сплюнул. Теперь Ковригин поверил и спросил:
— Чудно что-то, Петр Гаврилович?
— Ничего чудного. Емелю мы опознали. Помнишь, было довоенное дело с мануфактурой. Подкоп.
— Как не помнить...
— Так вот, вероятно, один из тех мануфактурщиков и был ранен в Пустоши. Емелин, по кличке Емеля. Он скончался. Документ был, но «липовый» документ. Надо было опознавать. Для этой цели и взяли Буренкова.
— Как накрыли Емелю? — поинтересовался Ковригин.
— Трое наших пострадали через него, — хмуро ответил Коротков. — Туртанкин тяжело ранен, Барков в плечо, а Куломзин сам себя положил осколком гранаты. Гранаты не научились кидать как следует... Ну, я расскажу тебе потом подробнее обо всем, — добавил он, глядя, как катер разворачивается на плесе, держа курс к городу. — Как тут поживает тот самый?
Ковригин понял, кого имел в виду Коротков:
— У него ноги больные, больше лежит. Живет с сыном. У того одной ноги нет, отрезало давно когда-то по пьяной лавочке. Он рыбачит. Черт его знает, что он так часто рыбачит. То и дело на лодке мотается у берега. Ходит и к левому берегу. Сегодня был там. Саша Куницын, мой помощник, ходил осмотреть лодку. Может, в ней рация или оружие. Да вот и он...
К ним навстречу по узкой улице, светлой от песка, спешил молоденький паренек в солдатской шинели, в фуражке с яркой звездой. Он выбежал на дебаркадер, остановился, глянув на Короткова и Буренкова.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Ковригин.
— Ничего не обнаружил. Только удочка да бидончик с водой.
— И понятно, — вставил тут Коротков, — рацию и оружие не будет открыто держать в лодке даже дурак. Вот что, — предложил он, спускаясь по тропке рядом с Ковригиным, — перекусить бы чего.
— Нажарим картошки, — ответил Ковригин. — Сейчас мигом. Давайте ко мне. Только что ж, — замедлил он шаг, кивнув на Буренкова. — И его кормить?
— А как же, — отозвался сердито Коротков, — он на казенном довольствии. Только задание ему дадим сначала.
Он обернулся к идущему сзади с заложенными за спиной руками Буренкову:
— Роман Яковлевич, надо побывать у