И опять Белешин лишь поморгал глазами, но голос был равнодушен и даже насмешлив:
— Что я, крот?
— Груздев расскажет тебе, кто ты на самом деле, — сказал Коротков. — А пока говори, где твои приятели. Для тебя же польза.
— Они в лесу, — вот теперь признался Белешин, и голос у него стал дрожащий и заискивающий.
7.
Белешин рассказал им о том, что дезертиры прячутся в землянке, над которой, как маскировка, пни, что их трое — Иван Иваныч и Матвей с Николой, местные, подавшиеся в лес после госпиталя. Сказал он и о том, что у них винтовка и три пистолета, одна граната и две плитки динамита. Они дежурят по очереди. Еду приносит им какой-то родич из соседней деревни, да кое-что перепадает от сердобольной бабы Мани. Он утаил одно: падь, которая вела к землянке, лежала посреди болота, как мостик. Слева — застывшая на морозе вода болота, справа — кочки, опутанные бурыми метелками тростника. Эта падь просматривалась сверху, вероятно, очень ясно. И когда Коротков вышел к ней, он сразу спросил Белешина:
— Другая дорога где?
— Только эта, — торопливо отозвался тот. — Здесь ходим. Может, где и есть, но мы не знаем.
Конечно, где-то в обход дорога была на эту вершинку, к этим пням, которые чернели между чахлыми стволами осинок. Но когда было искать эту дорогу.
Коротков достал оружие. Он посмотрел на эту узкую падь, потом на пни и ясно представил Ивана Ивановича с винтовкой в руке.
— Позвольте, я первый пойду, гражданин старший оперуполномоченный, — раздался голос Буренкова. — Мне ведь не впервой нюхать, чем пахнет пуля.
Коротков быстро глянул на него — слова тронули его, и он даже улыбнулся.
— Нет, Буренков, что же милиция будет прятаться за спины? Ковригин, — сказал он подошедшему милиционеру с острова. — Я пойду, коль что — на тебе решение. А ты, Саша, смотри за Белешиным.
Он успел лишь заметить недоумение Ковригина и побежал по пади. Ноги с хрустом вминались в траву, хлюпала гнилая, с чернотой, вода. Он миновал падь и стал подыматься в гору, стараясь быстрее добежать до осинника. Но грянул выстрел — висок ожгло, какая-то сила толкнула его, он как потерял свои ноги, их словно не стало. Перевернувшись через голову, нащупал рану на виске, зажал ее ладонью.
— Это, кажется, еще ничего, — сказал вслух, плохо узнавая свой голос сквозь гулкий стук крови в виске.
И тут услышал чавканье ног, оглянувшись, увидел, как, припадая на больную ногу, к нему хромает Буренков. Вот он уже близко. Грянул еще один выстрел, всего один, и Буренков головой вперед ввалился в куст можжевельника. Куст спружинил и отбросил его. Он откатился вниз и лег на спину. Коротков видел его глаз, второй был забит снегом, как бинтом.
— Понесла тебя нелегкая, — проговорил Коротков. — Я же отвечаю за твою жизнь, слышишь?
Буренков не отозвался. И тут послышался крик и выстрелы. Это по пади, стреляя из пистолета и крича так надрывно, что у Короткова зазвенело в ушах, бежал Ковригин. Пригибаясь, как боец в бою, прыжками стал подыматься вверх к пням. На вершине было тихо. Но вот пни отвалились одним махом. Встали возле них, вскинув руки над головой, двое, в коротких полушубках и без шапок. Третий побежал вниз, держа в руке винтовку. Ковригин выстрелил ему вслед, но второй раз уже не успел — длинная фигура Ивана Ивановича скрылась за соснами. Ковригин стал ругаться, грозя пистолетом. Потом вернулся к стоявшим все так же с поднятыми руками дезертирам. Он обошел их, разглядывая опухшие лица, спутанные волосы на лбу, трясущиеся губы.
— Куда он побежал? Там есть еще землянки?
— Куда бежать, — сказал один из дезертиров, облизывая губы и тупо глядя перед собой. — Там море, одно море. Только утопиться. Отсюда не сбежишь зимой.
На вершину поднялись Саша с Белешиным. За ними медленно шел Коротков, перевязанный только что Сашей. Дезертиры со страхом смотрели на повязку с проступающими красными пятнами.
— Это он стрелял, — кивнули они на сосны. — Иван Иванович. Он это стрелял.
Коротков прислонился спиной к маленькой березке, росшей возле землянок, его качало, и лица сливались в оранжевые круги, плясали перед глазами.
— Проверьте, что у них там, — показал на землянку. Саша спустился, стал выкидывать оттуда наганы, патроны, куски сала, бутыль самогона, затем осторожно выложил плитки динамита.
— Для чего динамит? — спросил Ковригин дезертиров. Те разом посмотрели на Белешина.
— Это они принесли, — сказал один.
Белешин выругался тоскливо, он погрозил ему кулаком.
— Вали давай. А динамит мы принесли, — вдруг признался он. — Рыбу глушить собирались.
— А может, для плотины готовили? — прервал его Коротков. — У нас есть показания Емелина о том, что кто-то хотел взорвать плотину.
Белешин искренне изумился, он торопливо и со страхом помотал головой:
— Нет, гражданин оперуполномоченный. Взорвать чтобы?.. Двумя плитками динамита? Да к плотине и не подберешься — было бы если раз в сто больше зарядов. Одной проволоки несколько рядов.
Коротков обернулся к Ковригину:
— Ведите задержанных в деревню и попросите колхозников, чтобы приехали за Буренковым. Надо еще срочно позвонить в город, чтобы выслали людей на поиск бежавшего, а еще медицинского эксперта и следователя.
Ковригин козырнул, он дал знак Белешину, дезертирам, и те, пристроившись в ногу, стали спускаться с вершины.
Коротков же вернулся к Буренкову. До этого он считал, что тот убит, но, подойдя к нему, заметил, как пальцы рук царапают землю. Он присел рядом, потрогал плечо. Глаза лежавшего ожили, вот они уставились на Короткова, — глаза, полные боли, тоски и отчаяния.
— Вот оно где пришлось, — услыхал Коротков тихий голос. — Да мне бы сказать... Римке бы... Пусть бы пришла...
Коротков стал расстегивать пуговицы ватника — он шарил ладонью по груди, липкой от крови.
— Да бросьте вы возиться с ним, — сказал подошедший следом Саша. — Он конченый.
Коротков вскинул голову — взгляд его был настолько свиреп, что Саша отступил, сказал виновато:
— Простите, товарищ старший оперуполномоченный. Когда я был здесь, он и не дышал.
Коротков снова обернулся к Буренкову, нащупал сонную артерию, пальцы дрожали, и ему все казалось, что это биение сердца.
Но Саша вновь сказал тихо и виновато:
— Да вон