В повести действуют бывшие колчаковские офицеры. Это тоже действительность. Группу колчаковских офицеров, враждебно настроенных к Советской власти, принимавших участие в ограблениях, Константин Иванович лично задерживал в одной из гостиниц города, а потом в Костроме.
— Время летит, — говорил он в нашей беседе. — Вроде бы вчера только шел я по Власьевской, а сбоку, помахивая портфелем, не торопясь, как важный чин, шагал Хрусталь...
Этот эпизод я целиком вставил в повесть. Да и вообще многие эпизоды книги — прямые записи нашей долгой беседы. Таких бесед было несколько, и каждый раз, уезжая, я увозил новые и новые блокноты с рассказами о событиях тех лет. Эти блокноты, как бы не впасть в красивость, переплавились позже еще в одну повесть — «Ищите ветра в поле». Построена она на основе крупного дела по ликвидации в тысяча девятьсот двадцать седьмом году банды Соколова. Начались эти события весной, когда Соколов (он же Бутенин) со своими сообщниками бежали из тюрьмы. Банда прошла несколько уездов, оставляя за собой ограбленные церкви, сельсоветы, почтовые отделения, ограбленных прохожих на трактах, подводы. Следом за ними двигалась группа агентов уголовного розыска из Рыбинска и Ярославля. Ответственность за эту операцию была возложена на Константина Ивановича Орловского. Надо сказать, что это время было временем начала землеустроительных работ в деревне. Беднота и середняки сходились на общем поле, создавая кооперативы, создавая первые колхозы. Кулацкие наделы урезались, кулаков, не желающих принимать участие в коллективном труде, переселяли на дальние от деревень участки. Все это вызывало злобу и ярость зажиточного мужика. Неудивительно, что уголовные элементы находили у таких злобствующих кулаков поддержку, кров и еду.
В повести показан такой кулак, Сыромятов, под кровом которого находил приют Соколов. Сначала он отсиживался у него, раненный в руку, лечился, а затем прятался от преследования сотрудников уголовного розыска. Банда умело заметала следы, пропадала в крупных городах. Сам Соколов выезжал на юг, жил под чужой фамилией в Бугульме, в Средней Азии. Но он неизменно возвращался в свои родные места. И снова начиналась полоса преступлений. И снова агенты выходили на путь, искали нитку, за которую можно было бы уцепиться. Постепенно стали известны все притоны, все адреса, где мог бы остановиться Соколов со своими сообщниками. Были арестованы сначала несколько человек, близких к главарю банды. Сам он сумел и на этот раз бежать от преследования. Под контроль уголовного розыска были поставлены поезда, гужевой транспорт, телеграф, телефон, даже многие проселочные дороги. Наконец поступило сообщение, что Соколов должен прибыть на станцию Козьмодемьянск, что на Ярославской железной дороге. В засаду ушли три сотрудника губрозыска во главе с Орловским. Полторы недели таились они в полуразрушенном доме неподалеку от станции.
В одной из бесед я спросил его:
— Что вам больше всего запомнилось из той операции?
— Комары, — засмеялся он. — Вот грызлись остервенело, как собаки. А спрятаться от них некуда было, костра не запалишь, курить тоже нельзя. Двое прятались под пальтушки, а один дежурил на расправу комарам.
Но сидели они не зря. На исходе второй недели на дороге к Курбе появились двое — мужчина с чемоданчиком в руке, по приметам Соколов, и женщина — его сожительница Агафья. Они быстро прошли мимо заброшенного дома.
Оглянулся Соколов на этот дом.
— Долго смотрел, — вспоминал Константин Иванович. — Матерый был налетчик, чуял опасность. Что-то даже сказал Агафье. Может, потому и замешкался выхватить наган, когда ему крикнули: «Руки вверх!» Выхватить выхватил, но стрелять запоздал.
— Хорошо стреляет тот, что стреляет последним, — заметил еще Константин Иванович, — вот уж верная поговорка.
— Переживали ли вы? — задал я ему вопрос. Он только усмехнулся, потом сказал:
— Бывает, и кошку жалеешь, а тут человек...
Переживания были немалые, нервы стали подводить все чаще и чаще, и в начале двадцать девятого года в Рыбинске он упал прямо на тротуар с сердечным приступом. Ему было еще только тридцать лет. Но какая биография была уже за его плечами: мальчик на побегушках в мастерской ярославского купца Леонтьева на Мологской улице, опять мальчик для поручений в магазинах Гусева и Полякова в Москве, на Тверском бульваре; потом скитания по деревням; подручным у кузнеца кидал тяжелый молот — играючи, легко, потому как был высокий, с широкими плечами, с цепкими ладонями рук. В шестнадцатом году призвали в армию, и вскоре он, путаясь в длиннополой шинели, бежал в атаку на турецкие укрепления под Трапезундом. Ему повезло, что не разделил участи тысяч рязанских, тамбовских, тверских мужиков и парней, оставшихся лежать под синим кавказским небом. Потом два года позиционной войны — жизнь в землянках, вши, баланда, изнурительная погода, когда днем — зной, ночью — ледяной холод.
О революционном Октябре сообщили им солдаты соседнего полка. Явились в папахах, на которых алели красные банты:
— Кончай войну, братва! Айда с позиций! Выбирай свой ротный комитет!
Вот тогда его избрали председателем ротного комитета. Большим уважением, значит, пользовался он у солдат, если выбрали они его своим командиром.
Он рассказывал, а я, записывая в блокнот, ясно видел и Трапезунд, и порт, и румынский пароход «Констанца», который восставшие солдаты взяли штурмом и на котором двинулись через море в Туапсе. Здесь, тоже штурмом, они берут вагоны и через всю запылавшую уже пламенем гражданской войны Россию — на север, в свои родные места.
В Ростове, возле вокзала, стоял зимней ночью восемнадцатого года на посту первый милиционер Костя Орловский. С винтовкой, с драгунской шашкой, с наганом в кобуре с красным шнуром. Первый милиционер в морозной ночи, вглядывающийся пристально в проходящие редко поезда, в редких прохожих, слушал вой ветра, напоминающий ему вой ветра метелей кавказских зимних гор...
А потом — Ярославский губрозыск. Работал инспектором центрального района, самого неблагополучного по преступности в области. Вот эта самая ночлежка «Гоп», эти преступники-налетчики, «форточники», карманники, «домушники», громилы...
Перебирая тогда в архиве документы, в делах ярославского уголовного розыска сколько встретил я протоколов, написанных Константином Ивановичем Орловским, на преступников, взятых за грабеж, воровство, насилие, кражи, хулиганство.
Когда врачи запретили ему вести оперативную работу, он уехал преподавать во Владимирскую школу милиции. Но проработал там только год и вернулся снова в Ярославль. И снова пришел в уголовный розыск инспектором. В дальнейшем он сотрудник Управления милиции Горьковской области, потом начальник уголовного розыска Управления милиции Кировской области, а в годы войны судьба забрасывает его снова на Кавказ, почти в