— Пленников? — хмыкаю я. — Я разве их держу?
— Мы оба знаем, что держите, — жёстко отвечает он. — Сдайте пленников и верните амуницию.
Я устало перевожу взгляд на Булграмма.
— Хочешь тоже голышом побегать⁈ — басит Великогорыч, глядя прямо на капитана. — Или ты думаешь, твой тонкий, как картон, воздушный доспех спасёт тебя от гнева конунга?
— Я… — начинает было тот, но Великогорыч тут же перекрывает его голос.
— Прекращай дерзить, пташка! — бас Великогорыча полностью глушит тонкий капитанский тенор. — Слушай условия моего конунга, иначе я снесу тебе голову!
Капитан мгновенно затыкается под ревом воеводы, а я, воспользовавшись паузой, продолжаю:
— Капитан, спасибо, что всё-таки изволите меня выслушать. У вас с вашим лордом есть ровно два варианта. Либо вы ввязываетесь в противостояние со мной, и тогда все ваши люди либо полягут на этой поляне, либо уйдут со мной, покинув службу. Второй вари…
— У вас не хватит мощи, — качает головой капитан, но не успевает развить мысль, как один из его подручных резко указывает рукой в сторону:
— Капитан! Это же дед нашего лорда!
— Что ты несёшь⁈ Он помер двадцать лет назад… — капитан раздражённо рявкает, но, обернувшись, осекается и теряет дар речи.
Со стороны усадьбиного погоста, что примыкал к западной стене поместья, в нашу сторону неспешно двигалась поднятая мною нежить. Видимо, хоронили там исключительно членов Небесного Дома. Впереди прочих шагал высокий, обглоданный умертвий с сохранившимися крыльями и лицом, причём лицо было всё ещё узнаваемым. Его явно забальзамировали, поэтому годы почти не коснулись внешности — в отличие от остальных, потерявших человеческий облик. Удивительно, но погост оказался без некромантской защиты. Хотя чему я удивляюсь? Среди херувимов не бывает некромантов, а их мир закрыт, вот они и не ожидают подобной угрозы.
— У меня не хватит мощи, капитан? — переспрашиваю я с нарочитым удивлением.
— Что ж, в таком случае мне помогут коренные жители этого поместья.
— Король Данила, вы нанесли оскорбление Небе… кха-ках… — капитан хватается за горло, из которого торчит псионическое копьё. Его доспех отчаянно мигает, пытаясь погасить удар, но это не спасает: в следующую секунду в него вонзается ещё с десяток пси-копий, превращая в подобие ежа, и он уже валится в кому. Возможно, Целители потом и откачают, но сейчас он явно выбыл из игры.
Гвардейцы тут же хватаются за оружие, но меня от них по-прежнему надёжно отгораживают их товарищи в панталонах, и никто не рискует прорубать живой щит. Зато моя псионика отлично скользит поверх голов бравых, но весьма обескураженных нудистов-Воинов.
— Быстро ведите своего лорда, — бросаю я, не повышая голоса, но так, чтобы каждый понял, что время для раздумий у них закончилось. — Или мне повторить свои аргументы?
Повторять приказ не пришлось — едва мои слова прозвучали, чуть ли не половина гвардейцев сорвалась с места и ринулась в сторону усадьбы. Шум их шагов стих за стенами, а спустя несколько минут прибежавшие обратно доложили, что лорд согласен говорить, но только при условии, что я упокою его дедушку. Что ж, так и быть: забальзамированного умертвия я отправляю обратно в склеп, но всех остальных «родственников» в их новом, несколько необычном состоянии оставляю рядом— на всякий случай.
Впрочем, Гибибибель, даже после такого жеста, сам на переговоры не вышел. Вместо этого он «великодушно» соизволил пригласить меня в чайный домик, видневшийся за аккуратным палисадником. Но идти я должен один.
— Конунг? — Великогорычу, судя по нахмуренному лицу, эта идея явно не понравилась, но он уже усвоил полезную привычку не спорить вслух и не орать, а слушаться.
— Жди здесь, воевода, — говорю я, кивнув в сторону синекрылых. — Пообщайся с доблестными гвардейцами, а их товарищи в неглиже тебя прикроют, если что.
С этим я смело направляюсь к чайному домику, не забыв при этом активировать теневой доспех — мало ли, что придёт в голову запустить в меня из кирпичных стен. Сам домик, стоит признать, выглядит вполне уютно и мирно. У двери дежурят двое Мастеров, которые молча открывают створку, впускают меня внутрь, а затем заходят следом, занимая позиции.
Помещение состоит всего из одной комнаты. В противоположных углах уже стоят двое Мастеров, застывших, словно статуи, а те, что зашли за мной, становятся в другие два угла, замыкая фигуру в равносторонний квадрат. Вся четверка надевает воздушные доспехи.
Посередине, за низким столиком, сидит сын лорда Трибеля — сам лорд Гибибибель, с чашкой в руке. Из чашки пахнет не только чаем, но и явным привкусом коньяка.
— Бескрылый, — рычит он, даже не пытаясь скрыть раздражения, — ты заставил мою гвардию бегать по поместью голой, а потом ещё и поднял моего деда из могилы. И после этого ты рассчитываешь уйти живым из моего дома?
— Кончай бросаться предъявами, — вздыхаю я, без разрешения усаживаясь в кресло напротив. — Мог бы ты меня прикончить — уже сделал бы это, как и твой отец.
— Мой отец убит! — глухо, но с явной злобой рычит Гибибибель. — Я знаю! Совет уже объявил его изменником посмертно!
— Мои соболезнования, — равнодушно отвечаю я, беря пустую чашку и неспешно наливая в неё из чайничка свежий, ещё дымящийся напиток. Сбрасываю доспех, чтобы насладиться чайком, и пригубливаю чашку, смакуя горячий чай.
— Засунь свои соболезнования знаешь куда, бескрылый! — Гибибибель с силой отбрасывает свою чашку в сторону, и она с глухим стуком попадает в одного из Мастеров. Тот, хмурясь, молча вытирает с лица горячий напиток. — Это ты его прикончил! Не отнекивайся!
Да я и не собирался, вообще-то.
— В общем, ты серьёзно накосячил, впустив в Херувимию ракхасов и Грандбомжa, — спокойно продолжаю я, глядя ему прямо в глаза.
— Какого ещё бомжа? — недоумевает он.
— Которого я недавно отмыл, — поясняю. — Ты тот ещё косяк, Гибибибель. Но, похоже, не в курсе некоторых дел Лорда Тени и твоего отца Трибеля. В отличие от бати, ты Херувимию пока не предавал. Поэтому я даю тебе шанс. Разорви все связи с Лордом Тенью, иначе Совет узнает, что ты помогал теневику закинуть сюда его шавок. Если согласишься, то я, за соответствующий выкуп, забуду о нашем сегодняшнем недоразумении.
Гибибибель хмурится, губы его складываются в презрительную гримасу. И всё же я прекрасно вижу, что за этой маской кроется страх