Он сказал:
– Я подавлял настоящего себя в своем сердце. На самом деле я хрупкий, нежный и сентиментальный человек, я люблю красоту жизни, я как будто рожден быть чутким поэтом. Я люблю каллиграфию, вырезанную на горе Тайшань надпись, я люблю музыку. Я кажусь сильным человеком, но природой во мне заложена эта чувственная сторона… Я потерял себя, потому что тем, кем я хотел быть, всегда был мой дед, Тай-цзун Ли Шиминь. На самом деле я не жил, я был похож на озеро, которое постепенно начало затягиваться гнилью, в нем не было живой воды, не было возможности найти силы, чтобы продолжать. Даже если бы я дожил до того, чтобы стать хорошим императором в представлении других людей, что с того? Все это не про меня!
Я смутно припомнил, что в период расцвета эпохи Кайюань [41] император Сюань-цзун совершил многое из того, о чем мечтали императоры, но чего они так и не осуществили. Он назначил Яо Чуна, дал свободу слова и раскрыл дорогу гражданским и военным достижениям.
Но то мир истории, а не мир сердца. В этом мире у него нет шансов поднять мятеж. По дороге судьбы он шагает прямо вперед, к ясной цели, без оглядки и не обращая внимания на то, от чего отказывается в обмен на успех. Что же это такое? В полусне-полубреду я увидел человеческую фигуру. Кто-то сидел на корточках у реки и с беспокойством наблюдал за моим отражением.
– Чем старше я становлюсь, тем больше чувствую, что пустота в моей душе настолько сильна, что ничто не может ее заполнить. Я никогда по-настоящему не жил! Я всего лишь тень императора Тай-цзуна! Я ничем не отличаюсь от миллионов прошлых императоров. Я обменял единственное, что у меня было, на то, что у меня есть сейчас, но я сожалею об этом, как же я сожалею об этом!
– Ты не должен так говорить… – сказал я, несколько испугавшись. – Моей маме должны сделать операцию, удалить раковую опухоль, но я до сих пор не попросил отгул в школе. Она этого ждет, и я обмениваю то, что у меня есть, на то, чего я буду стоить в будущем.
– Я скучаю по маме, я не видел ее так давно. Я представляю себе ласковую маму, которая не оставит меня, которая всегда будет рядом со мной. – Юноша упал на колени у реки.
Он не бунтовал и не жил, стараясь соответствовать ожиданиям других, он не умел заботиться о собственных потребностях, и страстное желание жить, которое так сильно подавлялось в подростковом возрасте, теперь проснулось.
– Гордый и счастливый ребенок, который был заключен в тюрьму крошечного мира, однажды стал тем человеком, которым хотел стать. Он победил всех врагов и занял место на самой высокой точке, возвышаясь над своими придворными. Он прекрасен, силен и очень влиятелен, но почему в моем сердце зияет такая большая дыра? Я красив и силен, но почему пустота в моем сердце все еще ноет и превращается в еще большую дыру? – Голос на другом берегу реки звучал печально и гнетуще. – Я чувствовал, что этого недостаточно, всего было недостаточно! Я хочу прожить хорошую жизнь, свою жизнь. Хочу гореть, а не тлеть, пусть даже ради этого придется сжечь всю империю!
«Гореть, а не тлеть, пусть даже ради этого придется сжечь всю империю!»
От голоса Ли Лунцзи, эхом разносившегося по небу, все мое тело покрылось мурашками. Небо запылало, полыхал огонь, неудержимо, словно топливом для него были плывущие облака.
Ли Шиминь и его конь плавно исчезали в небе, словно он больше не был тем небожителем, каким считал его Ли Лунцзи, потому что, хотя юноша и пошел на многое, он обнаружил, что, даже став таким же, как его предок, он не обрел то счастье, о котором грезил.
– Я потерял слишком многое, чтобы восполнить это успехом, – всхлипнула фигура.
Огонь стеной несся в мою сторону, от него не было спасения.
– Он сказал, что потерял больше, чем сможет восполнить успехом, – прошептал я.
4
Чэн Ю
Чэн Ю увидел, что Сяо Но, лежащий перед ним, борется изо всех сил. Все его тело как будто было стянуто веревкой. Он пытался вырваться, но все было тщетно. На его лице застыло выражение ужаса, как будто он увидел что-то кошмарное. Чэн Ю достал бумажное полотенце и вытер пот со лба подростка. Он положил левую руку на лоб Сяо Но и тихо сказал:
– Расслабься.
Казалось, он читает молитвы за него, и в голубом свете экрана все это было похоже на древнюю церемонию. Но только Чэн Ю знал, что он был единственным, кому действительно было под силу спасти его.
– Что он потерял? – негромко спросил психотерапевт.
– Он сказал, что его юность, любовь, семейное счастье, которыми он должен был наслаждаться, прошли мимо него. Он родился стариком, обреченным на постоянные сражения, от одного побоища к другому, – тихо сказал Сяо Но, и по его лицу покатились слезы.
– То, что он сказал, и правда очень важно, – ответил Чэн Ю, он повернулся и взглянул на танец света и тени, мелькающих на экране позади него. – Теперь твой разум покинут эти захватывающие сцены, ты постепенно успокоишься, и мой голос будет сопровождать тебя повсюду, превращаясь в шум ветра и дождя и в тихий шепот природы…
5
Сяо Но
Хлынул дождь.
В небе царил хаос, пламя костров постепенно гасло под проливным дождем, а из-за туч начал пробиваться свет. В пространстве воцарилось спокойствие.
Я тоже постепенно успокаивался.
– Значит, ты встретил ее позже, верно? Когда тебе было почти пятьдесят, ты захотел найти любовь, ту, которая тебе суждена, поэтому, несмотря на то что Ян Юйхуань [42] была наложницей твоего сына, ты решил взять ее себе.
Когда я упомянул это имя, на лице собеседника появилось выражение нежности.
– Она ни в чем не виновата. Небеса дали мне шанс по-настоящему проявить себя. Она хорошо поет и танцует, и я вижу в ней свое прошлое. Она проживает мою жизнь за меня, со всеми ее капризами и искренностью! «Одеяние из радуги и перьев», «Весна прекрасна», «Радость от маленькой победы» [43] – все это написал я для нее. Первую половину своей жизни я без остатка посвятил империи, и теперь я просто хочу хоть