— Я не прошу права на геройскую смерть, Ваше Величество, — заговорил я, и мой голос, к моему удивлению, не дрогнул. — Я прошу шанс на понимание. Солдат видит только хаос и смерть. Маг видит лишь искаженный поток. Но я… я чувствую их иначе. Как шум, как шепот. Пойти одному — не безрассудство, а необходимость. Толпа, даже маленький отряд — это шум, который заглушает истинный голос Пустоши. Мне нужно услышать его. Один на один. Чтобы понять, что это: болезнь земли, вторжение, или… или нечто иное, о чем мы не смеем и помыслить.
Отец поддержал, и его обычно четкая речь, сейчас была нервной и чуть порывистой:
— Ближайшая небольшая Пустошь находится в Карельских лесах. Она относительно стабильна, по нашим меркам. Не эпицентр, но периферия. Идеальный полигон для наблюдения. Видар не пойдет в самое пекло. Он будет на границе, он будет слушать, наблюдать, фиксировать. Не недели — дни. С максимальной осторожностью. Риск есть. Но риск бездействия, Ваше Величество, — он медленно обвел рукой карту, указывая на багровые пятна, подступавшие к самым границам Империи, — этот риск катастрофичен. Мы теряем земли. Мы теряем людей. Скоро мы можем потерять все.
Император Борис откинулся в кресле. Казалось, гранитные черты его лица стали еще резче. Он смотрел не на нас, а сквозь нас, в какую-то страшную перспективу. Тиканье массивных часов на камине отсчитывало секунды тягостного молчания. Я видел, как дрогнул угол его рта, как пальцы снова сжали перстень до побеления костяшек. В его глазах виднелась борьба владыки Империи и отца, отчаянно цепляющегося за будущее дочери. Он видел разруху, приносимую Пустошами, слышал доклады о пропавших деревнях, о безумцах, вышедших из тумана. Он видел и меня — не просто жениха, но ключ, возможно, единственный, к разгадке.
— Кристина… — прошептал он, почти неслышно, и это имя повисло в воздухе, как молитва и проклятие одновременно. — Она не переживет, если…
— Она сильнее, чем кажется, Ваше Величество, — тихо, но отчетливо сказал я, и в этот момент я чувствовал ее волю, как тонкую серебряную нить, связывающую нас сквозь стены дворца. — И она понимает долг. Я вернусь. Я должен вернуться. Чтобы будущее, которое вы для нас видите… чтобы оно было возможно.
Еще один вздох, тяжелый, словно камень сдвинули с души. Император поднял руку и резко опустил ее ладонью на стол. Звонкий удар заставил вздрогнуть даже отца.
— Боги милуют или карают… — пробормотал он. Потом поднял на меня взгляд. В нем уже не было гнева, была лишь бездонная усталость и неподдельный страх. — Ладно. Согласен. Карелия. Только Карельская Пустошь. Самый край, где заканчивается наш мир и начинается… это. Не далее пяти километров от последнего поста. Три дня. Не часом больше. И каждые шесть часов — сигнал магическим кристаллом. Молчание дольше часа — и я вышлю за тобой весь Императорский Полк, пусть даже им суждено сгинуть. Ты понял, Видар?
Облегчение, острое и почти болезненное, ударило мне в грудь. Я выпрямился во весь рост, стараясь скрыть дрожь в коленях.
— Понял, Ваше Императорское Величество. Я все понял.
— Три дня. И возвращайся. Живым. И… с ответами. Империи они нужны позарез. — Он махнул рукой, отворачиваясь к карте. Разговор был окончен.
Мы поклонились и вышли в прохладную полутьму коридора. Отец тяжело положил руку мне на плечо. Его пальцы слегка дрожали.
— Три дня, сын, — прошептал он. — Слушай. Слушай очень внимательно. И не теряй голову. Пустошь… она не прощает ошибок. — В его глазах читалась гордость и бездонная тревога.
Я кивнул, глядя в высокое стрельчатое окно, за которым уже сгущались сумерки. Где-то там, на севере, за бескрайними лесами, ждала неизвестность. Тихая, древняя, смертоносная. И я должен был услышать ее голос. Цена вопроса была ясна: моя жизнь, судьба Империи. И три дня, чтобы найти ответы в самом сердце магического безумия. Путь в Карелию был открыт. Путь, возможно, в один конец.
Разрешение императора висело в воздухе невесомым и одновременно тяжким грузом. Сборы были лихорадочными, но быстрыми. Каждый стук сапога по мрамору казался слишком громким, каждое прикосновение к снаряжению — последним прикосновением к миру порядка.
Я уложил не так уж много: прочные, пропитанные воском и заговоренные артефакторами шерстяные одежды, компактный астрономический секстант для ориентации в искаженных пространствах, блокнот с особыми серебряными страницами, неуязвимыми для магического выжигания, набор кристаллов для сигналов и… маленький оберег Сварога. Своих духов, которые в данный момент отсутствовали, я решил не брать с собой — слишком хорошо запомнилось, как они дрожали, когда мы были в Дикой Пустоши. Отец очень вовремя отослал их в другой город проследить за одним графом. Повезло, что сказать. Иначе бы точно увязались за мной — и мы бы поругались. Или не увязались — тогда бы я обиделся, и мы бы поругались. В общем, хорошо, что их нет.
Гвардейцы рода Раздоровых — лучшие из отдела разведки, — явились на рассвете. Десять теней в мрачных, без единого блика, черных мундирах. Их лица, закаленные ветрами северных рубежей, были словно высечены из серого гранита. Ни улыбки, ни лишнего слова. Только короткий, как удар топора, рапорт старшего — человека с лицом, изборожденным шрамом через левый глаз:
— Гвардии капитан Совин. К вашим услугам, Ваше Темнейшество. Машина готова.
Их взгляды, холодные и оценивающие, скользили по мне. Выскочка-самоубийца. Малолетний дурак, решивший пощекотать себе нервы. Идиот, лезущий в пасть к Змею. Все эти мысли читались в их молчании. Они были не эскортом, а скорее тюремщиками, обязанными доставить меня к вратам Нави и ждать, пока я не шагну за порог. Или пока она не шагнет наружу, чтобы забрать и их.
Дорога на север была долгой пыткой. Сначала нас еще окружала цивилизация — ухоженные тракты, деревеньки, запах хлеба и дыма. Москва с ее позолотой и суетой осталась позади, словно мираж. Потом дороги стали хуже, колеса машины, в которой я ехал лишь первые дни, глухо стучали по корням и камням. Летоходом мы не стали пользоваться — это привлекло бы слишком много внимания.
Леса сгущались, становились выше, мрачнее. Сосны, как черные копья, упирались в низкое, вечно затянутое свинцовыми тучами небо. Воздух пропитался сыростью, хвоей и чем-то еще… словно металлическим, едва уловимым. Предвестием