Они с Кевином потеряли связь на некоторое время. Ему, наверное, позвонили из больницы. Брат все еще вписан в ее медицинскую карту как ближайший родственник, но они не разговаривали больше года. Отчасти потому, что Кевин Дэвидсон не хотел, чтобы она с кем‑нибудь общалась. Отчасти потому, что брат тоже слишком многого хотел от Рошин. Он так и не смог пережить трагедии с их родителями. Так и не перерос ее. У него случаются агрессивные, маниакальные перепады настроения, и Рошин не в состоянии с ними справиться, даже если выпады не направлены на нее, как у Кевина Дэвидсона. Ей все равно слишком трудно.
Она не может говорить, но брат может. Он держит ее руку, как будто та стеклянная, и примерно так Рошин себя и ощущает: как разбитая ваза. Больница склеила ее обратно, но она уже никогда не станет прежней. Трещины после того, что с ней сотворили, уже не исчезнут. Кевин Дэвидсон хорошо постарался: даже если Рошин его бросит, шрамы, оставленные им, навсегда останутся напоминанием. Шрамы не снаружи – внутри.
– Если бы я знал, – горячо говорит брат со слезами на глазах, – если бы только знал, убил бы его!
Рошин кивает. Ее брат не смог бы никого убить, но она понимает, о чем речь.
Он передает, что внизу, в комнате ожидания сидит Мойра Дэвидсон. Хочет получить разрешение подняться от самой Рошин, не желая вламываться к ней в палату силой.
– Она злится, – говорит брат. – Просто в ярости. На него злится, не на тебя. Я-то вижу. Но знаешь, Ро, кто во всем виноват? Дэвидсон, само собой, но не он один. Люк Миллер, вот кто! Это началось с него. Все то дерьмо, что с нами случилось. Думаешь, папа позволил бы тебе проводить время с Кевином, мать его, Дэвидсоном?
Рошин вздыхает. Она ненавидит Люка Миллера едва ли не больше, чем брат, но что тут поделаешь? Как им отомстить Миллеру?
– Знаешь, а ведь деньги отца все еще у него, – говорит Кевин. – Ро, я тут подумал…
Она едва может повернуть голову, чтобы посмотреть на брата.
– Мойра Дэвидсон предложит тебе деньги или что‑то еще. Так поступают люди ее сорта. Но… ты можешь потребовать кое-чего другого.
Тут Рошин хрипло выдавливает:
– Чего?
Она почти ожидает, что брат предложит ей обратиться к Дэвидсонам с просьбой позаботиться о Люке Миллере.
Может, идея и неплохая.
Но когда брат излагает ей свою, Роуз снова теряет дар речи.
Загнать Миллера в ловушку. Унизить его и вернуть деньги.
Слишком безумная мысль, чтобы обдумывать ее всерьез.
И все же…
– Ты хочешь отсюда выбраться или нет? – спрашивает брат. – Неужели собираешься остаться в Донеголе, где разгуливает это животное? Ты запросто освоишься в Лондоне.
Рошин не собирается оставаться в Донеголе.
Позже, поговорив с Мойрой Дэвидсон и узнав, как поступят с насильником, Рошин начинает разрабатывать свой план.
Лондон
2020 год
Лондон куда больше и суетливее, чем Роуз предполагала. Город пугает, но она довольно быстро приспосабливается. Мойра помогла ей найти работу и квартиру, и Роуз воспользовалась возможностью построить совершенно новую жизнь.
И эта жизнь, помимо карьеры учительницы и создания новой, улучшенной версии себя под именем Роуз Гиллеспи, включает слежку за каждым шагом Люка Миллера.
Узнав, где он работает, Роуз быстро обнаруживает его спортзал, любимый паб и стадион, где он играет в футбол.
Она изучает каждый аспект его жизни, выясняет о нем все, что может. Она знает, что он из небогатой семьи. Разговор с его прежним соседом пока что дал Роуз самый большой кусок полезной информации. В доме Миллеров дела обстояли не идеально. Отец Люка избивал мать, а временами, возможно, и самого Люка.
Когда Роуз сообщает об этом Кевину, оба понимают, что это значит.
– Ты можешь упомянуть про свой трагический опыт, – говорит Кевин, – с Дэвидсоном. Миллер обязательно проявит сочувствие. Тогда тебе не придется все время лгать. Намного легче прикидываться, если в рассказе присутствует доля правды.
– Не слишком ли банально? – сомневается Роуз. – Пытаться спасти жертву насилия, потому что и твоя мать ему подвергалась?
– Слишком, – подтверждает брат, – но банальность потому и банальность, что случается сплошь и рядом. Просто подыграй ему, и он станет пластилином в твоих руках. Заставь его думать, что Кевин придет за тобой.
Роуз вздрагивает. Подыграй. Как будто ей нужно притворяться, что ее преследует призрак бывшего.
Затем она рассказывает брату, как поступили с настоящим Кевином Дэвидсоном и что теперь можно без опаски притворяться, будто тот по-прежнему ее преследует. Но донимать Роуз будет не он… а брат, играющий его роль.
Они совершенствуют план месяцами: что они сделают и как именно.
Наконец Кевин обещает временно отойти в сторону. Он понимает, что Роуз не сможет действовать, пока он дышит ей в затылок.
– Я серьезно, – предупреждает Роуз. – Он должен поверить, что ты призрак, а я от тебя скрываюсь. Он не должен узнать, что у меня есть брат. Вероятно, он помнит, что у папы осталось двое детей, поэтому я скажу, что была единственным ребенком в семье. Нет смысла скрывать, что я из Донегола, но я могу изменить свою предысторию.
– Ты знаешь, что делать, и я оставлю тебя в покое, пока не придет время, – говорит Кевин.
Но Роуз ему не верит. У брата нет силы воли. Он захочет получать новости. Сделает вид, что просто волнуется за сестру, но на самом деле просто не сумеет придумать, чем еще себя занять. А ей некогда заниматься Кевином, пока она будет пытаться обманом завоевать сердце Люка Миллера.
Роуз даже не уверена, что у нее это получится. И почти решает отказаться от их плана.
Но затем, за несколько недель до Рождества, она идет через старое кладбище и видит случайную могилу, имя на которой совпадает с именем ее отца. Патрик Галлахер.
Она не была дома много лет. И ей отчаянно не хватает места, куда можно прийти и напомнить себе, что когда‑то она была счастлива, что когда‑то у нее была любящая семья.
Именно могила убеждает ее осуществить план.
На следующий день она предлагает коллегам хороший паб, где можно устроить рождественскую вечеринку.
Все согласны. Место, похоже, и впрямь отличное.
И в этот паб постоянно захаживает Люк Миллер.
Донегол
Микки никогда не встречалась с Мойрой Дэвидсон, но почему‑то чувствует, что, несмотря на их совершенно разные жизненные пути, эта женщина пришлась бы ей по сердцу.
Именно Мойра выяснила,