Флоретт понимал, что их цель - не убить его или замучить до смерти. Они хотят, чтобы он признался в убийствах девушек и назвал своих сообщников. Доказательство его причастности только одно – чепец пропавшей воспитанницы, найденный то ли у него под кроватью, то ли даже под подушкой. Доктор упорно молчал, но понимал, что долго так не сможет. Боялся не выдержать и признаться в том, чего не совершал…
- Скажите, когда и зачем вы похитили воспитанниц пансиона Олений парк? – равнодушно вопрошал тем временем важный чиновник в парике.
Эркюль был уверен, что до подобного не дойдёт. Но сегодня днём в камеру явились жандармы и потащили его сюда. Им нужно было его признание. Потом дело начнёт рассматривать суд и его либо казнят, либо навсегда упекут в крепость, откуда уже никогда не увидеть солнечного света.
Говорить Флоретт упорно не желал, а в перерывах между пытками думал. Размышлял, почему всё это на него обрушилось. Кто и зачем его подставлял? Неужели маркиза? Но какой ей прок? Разве она не желала найти настоящего преступника и разобраться в реальных причинах исчезновения девушек? Нет, хоть и были между ними размолвки, не могла она так с ним обойтись. Поэтому обо всех своих подозрениях в её адрес он решил молчать.
Когда в пыточную, едва слышно шелестя подолами бальных платьев, вошли две женщины, Флоретт даже чуть приподнял голову, до того бессильно свесившуюся на грудь. В его измученном мозгу мелькнула мысль, что Катрин разительно изменилась. Ещё недавно была удручённая, несчастная. А теперь поистине сияла. Под капюшоном накидки виднелось нежное сердечко лица. Меж полами плаща золотилось платье. Весьма скромное декольте открывало соблазнительную ложбинку и самый верх полукружий груди, на которых лежали сейчас завязки плаща. Взволнованная, напуганная, походившая на богиню, низведённую из рая в самое пекло ада. Но как прекрасна она была в этой своей печали! Сейчас Катрин казалась ему намного, намного красивее, чем даже в те моменты, когда они вдвоём, весёлые и воодушевлённые, носились верхом по полям. Появление этой девушки было для Флоретта сравнимо с солнечным лучом, тайно пробравшимся в самую густую темень подземелья. Его глаза настолько привыкли к полумраку, что даже сияние одежды Катрин казалось ослепительным. Как же радостно от того, что она пришла! Добрый знак! Эркюль, уже считай прощавшийся с жизнью, снова воспрянул духом.
Хороша была и маркиза. Точёные скулы её, обычно бледные, сейчас румянились от волнения. Помпадур, войдя, скинула капюшон. Голову фаворитки короля венчала изысканная сапфировая диадема. В ушах мерцали аккуратные серьги, а на груди лежало сапфировое колье тонкой работы. Трепещущие длинные ресницы в тусклом свете темницы бросали на щёки маркизы густые тени.
Флоретт даже мысленно хмыкнул, горько смеясь над самим собой. Выходит, не так уж ему сейчас плохо, если женскую красоту способен замечать и оценивать.
В дальнем углу помещения на столе лежали орудия пыток. Разобрать, что там, далёкому от всего этого человеку было весьма затруднительно. Какие-то клещи, тиски, иглы. Когда в той стороне что-то лязгнуло, Эркюль невольно сжался. От разведённого в жаровне огня пахнуло горячим воздухом. Дышать здесь было совсем нечем, поэтому начинала болеть голова.
При появлении маркизы следователь хоть и отвлекся, но совсем прерывать допрос не собирался. Видя, что узник и не думает отвечать на его вопросы, сделал знак палачу – невысокому крепкому человеку, похожему больше на кузнеца. Маркиза тут же остановила его.
- Погодите, месье Овеллар, объясните, что происходит! К чему это всё?
- Распоряжение моего руководства, ваше сиятельство. Дело стоит на месте, подозреваемый молчит. Вечно это тянуться не может.
- Но… Сегодня утром в пансионе не досчитались ещё одной девушки. И очевидно, что виновник тому не месье Флоретт…
- Мне это известно, сударыня, я уже был в пансионе. Потому и вынужден ускорить расследование. Если у господина Флоретта есть сообщники, мы должны об этом знать.
- Вы можете оставить нас с шевалье наедине?
- Увы, ваше сиятельство, я не имею права оставлять подозреваемого в пыточной наедине с посторонними. Простите.
Следователь сделал знак палачу и тот безмолвно поднял один из жутких инструментов. Это было что-то вроде длинной тонкой иглы.
- О, нет! – послышался вскрик и все, включая узника, повернулись в сторону звука.
Катя, зажав рот ладонью, попятилась назад и наткнулась на стену. Эркюль закрыл глаза. Он знал, что это раскалённая игла. Она протыкает плоть, упираясь в кость и не затрагивая жизненно важные органы. Такой прокол не способен убить. Но причиняет жестокие страдания. Он понимал, что конца этим пыткам не будет, пока он не сознается. Им нужно, чтобы он взял всё на себя. И это даже ещё не настоящие пытки. Парижский суд применял в своей практике несколько видов допросов: обычные и усиленные, с использованием воды или «сапог». Также могло применяться подвешивание за ноги, дыба, поджигание кожи. В перерывах между пытками задавались вопросы. Если обвиняемый на них не отвечал, пытки продолжались. За состоянием обвиняемого должен был следить врач. Если человек резко терял сознание или ему становилось слишком плохо, пытки на время прекращались.
В каменном подземелье стало совсем дымно из-за чадящего очага. Маркиза закашлялась. Эркюль знал, что ей нельзя здесь долго находиться, у неё слабые лёгкие. Хотел что-то сказать, но лишь беззвучно пошевелил губами. Он и не замечал, что во рту настолько пересохло.
Лучше б сразу умереть, но ведь не убьют же… А если признается, что он виновен, то потом прилюдно казнят.