С самого начала что-то с этим пансионом было не так. Не нужно было ему вообще соглашаться на работу там. Правду говорят, что стремление к большим деньгам губит людей. Вот и его сгубило. Поверил в то, что богатства получит, что титул пожалуют, ко двору представят. Особенно когда маркиза его своими ласками решила одарить. Тогда уж не сомневался, что ему очень повезло. Понимал - если король узнает, погубит его. Но и это не останавливало. Думал, что наконец поймал удачу за хвост. А оказалось - даже не прикоснулся. Сейчас мелькнула мысль, что маркиза решила таким образом от него избавиться, дабы никто никогда не смог выдать её тайну Людовику. Хорошо, что она не знает о том, что и Катрин всё известно. С девушкой она уж точно церемониться не станет.
Мысли путались, головная боль нарастала. То он обвинял во всём Помпадур, то оправдывал её. Не ведал Эркюль, что Жанна правду об их отношениях и не думала скрывать от Кати. Даже намекнула девушке на это однажды и похвалила его способности, как любовника. Сама же она была не самая горячая любовница. Как-то призналась ему, что ей трудно было соответствовать темпераментному королю. Но это нисколько не умаляло её достоинств. Очень умная, образованная, интересная собеседница, очаровательная женщина, на которую было даже просто смотреть безумно приятно. Маркиза помимо всего прочего прекрасно пела. Голос у неё был волшебный!
- Персонал пансиона указывал на то, что периодически вы покидали учебное заведение и какие-то время могли не выполнять ваши прямые обязанности по лечению воспитанниц. Куда вы уезжали и по каким причинам? – задал очередной вопрос следователь.
- Какая теперь разница? – прохрипел узник.
Эркюль был уверен, что это конец его врачебной карьере, а может быть и жизни. От того, что все цели, к которым он шёл столько времени, так и не будут достигнуты, было грустно. Как-то неожиданно всё закончилось. Толком даже не начавшись. Флоретт висел в железных наручниках, и устало вспоминал, как учился в медицинской школе в Солерно, с каким воодушевлением мечтал спасать жизни, изучать болезни и находить новые средства для их лечения.
О семье старался не думать. Эту сокровенную часть своей жизни он спрятал поглубже, в самый дальний уголок души. И не разрешал себе слишком часто туда заглядывать, словно боялся, что кто-то подсмотрит, разведает всё, опорочит своим неуместным любопытством.
Видя, что узник упорно не собирается помогать следствию, полицейский снова кивнул палачу.
- Ну не при дамах же, - сипло усмехнулся Флоретт.
Даже хорохориться пытался. Хотя голос его был ужасен, - подумала невольно Катя. Эркюль чувствовал, что мозг, кажется, вот-вот разорвёт от боли. То ли от того, что дымом надышался, то ли от пережитых пыток, когда его тело жгли раскаленными иглами и щипцами, голова болела уже просто невыносимо. Эркюль даже подумал с тоской, что как-то уж совсем слаб он оказался. Раньше считал себя гораздо более крепким и физически, и духом. А выходит, что нет…
Маркиза же наотрез отказывалась покидать пыточную, пока не поговорит с заключённым. Сама не понимала, что ещё больше его этим мучает. Ведь перед ними с Катрин ему нужно держать лицо. Нельзя позволить себе кричать от невыносимой боли, стонать, плакать. Нужно терпеть.
Но пока Жанна-Антуанетта со следователем спорили, а Катя молча жалась к стене и неотрывно глядела на него, Эркюль ощутил, что ему что-то совсем плохо становится. Перед глазами вся комната закружилась, как в колесе. Успел лишь увидеть вытянувшееся от страха лицо Катрин и её огромные глаза. И всё. Темнота.
- Боже мой, что с ним? – воскликнула Помпадур.
Тут впервые пошевелился до того неподвижный тюремный врач. Подошёл к узнику, пощупал пульс, поднял веки, заглянул в глаза.
- Может его водой окатить, чтоб в себя пришёл? – предложил Овеллар.
Доктор покачал головой.
- Нет. Надо прекращать допрос. Иначе он умрёт.
- Хорошо. Подлечите его. До следующего раза.
От этих слов Катя похолодела. Она и так стояла ни живая, ни мёртвая. Совсем не чувствовала конечностей. Хоть жарко было, а её лицо и руки стали ледяными. И тошнило от ужасного смрада, в котором смешаны были запах дыма, палёной кожи, крови и пота.
Огонёк свечи в лампе, которую держала маркиза, затрепетал, когда она отступила. Двое жандармов, вызванные следователем, освободили подозреваемого от оков и понесли в камеру. Помпадур пошла следом. Её сияющее шёлковое одеяние и сапфировые украшения странно смотрелись в клубах дыма на фоне мрачных серых стен тюремного подземелья.
В камере с заключённым, так и остававшимся в беспамятстве, какое-то время был доктор. Маркиза и Катрин ждали окончания осмотра в кабинете консьержа. Наконец, когда разрешили пройти к Флоретту, поспешили туда. Была уже глубокая ночь, но обе от напряжения не чувствовали усталости.
- Я боялся, что с ним случился удар, - сказал врач, поглаживая свою седую редкую бородку. – Но нет.
Когда, наконец, они остались в камере одни, если не считать неподвижного жандарма у двери, маркиза остановилась около низкой лежанки узника. Смотрела с грустью. В глазах поблёскивали слёзы.
- Прости меня, если сможешь, - прошептала она. - Я постараюсь сделать всё, чтобы ты был счастлив. Ты ведь Геракл[1]. Ты всё выдержишь.
После этих слов она, не в силах больше смотреть на измученного Флоретта, вышла вон.
Катя же осталась. Опустилась прямо на пол возле лежанки узника. Юбки широким куполом легли вокруг неё. Взяла его руку и трепетно припала к ней мягкими губами. Застыла. Неизвестно, сколько прошло времени. Очнулась лишь когда загремела, открываясь, дверь. Вернулся местный врач.
- Будь проклят король, который так относится к людям! – процедила Катя, когда сели в карету.
Помпадур ничего не это не сказала.
- Страшно представить, каково ему, - снова подала голос девушка.
Чувства переполняли её. Невозможно было молчать.
- Как человеку, у которого в одночасье рухнула вся жизнь, - произнесла маркиза, глядя перед собой.
- Ваше сиятельство, откуда вы узнали о случившемся?
- Доложили, - коротко бросила фаворитка короля.
В подробности вдаваться не желала или не считала нужным.
- Что же теперь будет? - Катя всхлипнула. - Может быть, нужно попросить помощи у его величества? Вы же можете это сделать!
- О, нет! – Жанна-Антуанетта бессильно закрыла лицо руками. – Боюсь, что